Подари себе рай
Шрифт:
— Только пятерки, одни пятерки, мамочка!
— Ой, не храбрись, идучи на рать! А теперь так — два рака, стакан ситро — и шагом марш баиньки.
Алеша согласно кивал головой. Он был согласен на все.
— Соня, а почему только три прибора? — Маша раздраженно посмотрела на девушку.
— Тетечка Мария, — испуганно-извиняющимся голосом протянула та, — у вас же гость…
— Ты член семьи, — назидательно произнесла Маша и сама поставила на стол еще один прибор. — В случае, когда по каким-то соображениям это будет нужно, я сама тебе скажу. Хотя я с трудом могу себе
Маша посмотрела долгим взглядом на Сергея:
— Пивом вроде бы не чокаются, а мы чокнемся. За тебя, Сереженька, за твою планиду! Будь счастлив!
Она как-то очень быстро выпила свой фужер. Зажмурилась. И вдруг тихо произнесла:
— Господи, как я люблю своего Ивана.
Отвернувшись и прикрыв лицо тыльной стороной ладони, Маша выбежала из комнаты…
***
На нью-йоркском пирсе, где ошвартовался «Бремен», Сергея встречали Иван и основатель бюро «Известий» в Новом Вавилоне Нодар. Высокий, загорелый, с нервными узкими губами, орлиным носом и карими навыкате глазами Нодар перекидывал золотой брелок в форме человеческого черепа с ключами на длинной цепочке из руки в руку и слегка покашливал, поторапливал сменщика:
— Вы еще успеете наговориться с Иваном. Пароход опоздал на три часа. Можем, если не будем шевелиться, попасть в самый трафик.
— Ну и что же? — улыбнулся Сергей. — Часом раньше, часом позже. У нас вроде не горит.
— В том то и дело, что горит. Сегодня в семь — прощальная. Приглашено пятьдесят человек, народ все известный.
— Сегодня?!
— «Бремен» завтра отправляется в обратный рейс, и по распоряжению главного я на нем возвращаюсь.
— Вот это да! — Сергей с недоумением посмотрел на Нодаpa, перевел взгляд на Ивана. — Я думал, мы хоть пару недель вместе поработаем, для меня это было бы очень и очень полезно.
— Я тоже так думал, — жестко произнес Нодар. — Но наше начальство посчитало, что не все то, что очевидно и рационально, финансово целесообразно.
Сергей подхватил чемодан, и все трое заспешили по трапу. Пока ехали по городу, Нодар расспрашивал о редакционных делах, знакомых. Иван молчал, уткнувшись в письма. На одном из перекрестков Нодар ловко увернулся от внезапно выскочившего из-за поворота на красный свет тяжелого фургона.
— Трудно здесь водить машину? — спросил Сергей.
— Все трудно, если не уметь.
Сергей промолчал. «В мой огород камушек. Недоволен, что ему вторично не продлили командировку. И что на смену прислали не Пильняка или Кольцова, а никому не известного пентюха. Злится. Злись, друже! На сердитых воду возят».
Под корпункт снималась на сорок третьем этаже нового небоскреба просторная квартира с двумя спальнями, гостиной и столовой. Манхэттен. Район семидесятых улиц. Когда они приехали, жена Нодара красавица Сильвия томно отдавала команды двум официантам, приглашенным из соседнего ресторана: «Бар у нас будет, вон в том углу. Для стейков мангал установите на балконе. Устрицы разнесите на четыре столика». Безукоризненно одетые, вышколенные
Гости стали приходить, когда еще не было семи часов. Первым прибыл низкорослый щуплый японец. Курносый, с узкими подслеповатыми глазками, он неслышно проскользнул вдоль стены в гостиную и оказался между Сергеем и Иваном, которые стояли у окна, наблюдая за тем, как город постепенно погружался в электрический свет.
— «Киодо цусин», — осклабившись, он протянул крошечную ладошку, как бы предлагая ее пожать тому, кто первый захочет это сделать.
— «Известия», — по-хозяйски представился Сергей.
— Оцена каласо! — залепетал японец по-русски. — Моя так слазу понимайт, оцен слазу.
Он быстро обежал все помещения, заглянул даже в стенной шкаф: «Исфините, моя думала, эта двер ф комнат». Опять подошел к Сергею, сообщил: «Фладивосток — каласо. Кабаравск — одена каласо». И, выпив рюмку водки, к чему чуть ли не насильно принудил его Нодар, исчез.
— Смешной японец, — заметил Иван. — У меня почему-то было такое ощущение, что он гораздо лучше говорит по-русски, чем демонстрирует.
— Разумное наблюдение, — сказал Нодар. — Полковник Хосимоту такой же журналист, как я — король Уганды. Кстати, он гражданин США. Чем ближе я его узнавал, тем больше утверждался во мнении — вот он, штабс-капитан Рыбников американского розлива. Помните, конечно, рассказ Куприна?
Гости повалили дружно. Журналисты, бизнесмены, политики, актеры, писатели, художники, дипломаты. «Широкий круг знакомств, — одобрительно думал Сергей, меняя собеседников и собеседниц. — Теперь понятно, откуда у него всегда такая богатая фактура в статьях — и политических, и экономических, и на культурные темы. Уж он-то не спутает Уоллеса с Уеллесом, Нью-Йорк с Нью-Арком, а город Вашингтон со штатом того же названия. И Иван тоже — всех знает, со многими на короткой ноге, он в этой атмосфере как рыба в воде. Здорово. Глядишь — и мне поможет. Легонькой».
Когда Сергею представили парня лет тридцати, могучего телосложения — светлые волосы бобриком, глаза постоянно смеющиеся и вместе с тем колючие, четкий прямоугольник лба впечатляет своими размерами, — он, извинившись, попросил повторить фамилию. «Точно он, кандидат в Конгресс от демократов».
— А у меня для вас письмо, — сообщил Сергей.
— Для меня? У вас?! — Парень засмеялся откровенно недоверчиво.
Сергей достал из шкафа в спальне чемодан, вынул пачку писем, нашел нужное.
— Вот, — протянул он продолговатый конверт, вернувшись в гостиную. Парень раскрыл послание, быстро прочитал текст и посмотрел на Сергея совсем другими глазами:
— Вы друг Элис: значит, и мой друг. Мой дом открыт для вас всегда. Я хочу за это выпить. Не каждый день обретаешь настоящих друзей. То, что с Элис и от Элис, — настоящее.
Они чокнулись, выпили, крепко пожали друг другу руки.
«Элис, милая! — думал Сергей. — Как я хочу, чтобы ты быстрее приехала сюда. Ради службы? И ради службы, конечно: это важно. Но важнее другое. Я люблю тебя. И этим все сказано».