подарок для бывшего
Шрифт:
– Нет. – громко командует Воронцов и преграждает нам с дочерью путь.
Если бы взглядом можно было метать молнии, то я бы сделала это прямо сейчас. Смотрю разгневанно на Константина и обхожу его сбоку.
– Вер, подожди. – уже без приказного тона, спокойным голосом просит Костя. Добавляя тут же волшебное слово: – Пожалуйста.
– Нам не о чем с тобой разговаривать, Кость.
Неспешно поднимаемся с дочерью на первые две ступеньки. За моей спиной по пятам следует взрослый, высокий, мускулистый мужчина, который пытается выпросить у меня несколько минут.
–
Мимо проходят какие-то работники больницы и странно на нас оглядываются. Ежусь от повышенного внимания.
– Нет. – вновь озвучиваю свой решительный отказ. – Время для разговоров было два года назад, но ты не захотел меня слышать. Теперь же не хочу я.
– Вера!
Воронцов хватает меня за руку, когда я намереваюсь скрыться за пластиковой дверью больницы. Сдавливает мое запястье, но контролирует силу нажима. Мне не больно, но руку выдернуть из захвата не выходит.
– Пусти. – Шиплю я словно змея, пропуская медсестру с железным контейнером.
– Нет. – Костя настаивает на своем.
– Вер, все в порядке? Помощь нужна? – окрикивает меня бывший одногруппник. Они с Катей уже поднимаются по ступенькам ко входу в хирургическое отделение детской больницы.
От окрика в мою сторону Костя таки отпускает мое запястье.
– Извини, – произносит он тихо.
– Кать, заберите Женю, пожалуйста, и идите на нужный этаж. Я догоню вас.
Катя и Семен внимательно смотрят на нас Воронцовым, подходя ближе. Подруга сразу же узнает мужчину, стоящего напротив меня. Она единственная знает нашу с Костей историю от начала и до конца.
Подойдя вплотную Катька громко переспрашивает:
– Может охрану вызвать, Вер? Точно все в порядке?
Знала бы моя Катюша как я себя в данный момент чувствую, то ни за что бы не оставила меня один на один с Константином.
Меня душит обида. Меня раздирает гнев. Меня разрывает на мелкие ошметки, от того что Костя ворвался в мою жизнь именно тогда, когда я была не готова. Я хочу рвать и метать, хочу выплеснуть на стоящего рядом мужчину все, что болезненным камнем лежит на сердце.
Два года назад я бы наверняка устроила целое трагическое представление на всю округу. Обвинила бы Воронцова во всех смертных грехах, приплела бы и того, чего на самом деле не было. Просто, чтобы сделать ему больно. Чтобы ему хоть на секунду стало больнее, чем мне. Но сегодня…
Сегодня я молча проглатываю комок нецензурной брани, который вертится на языке, и спокойным голосом прошу:
– Отпусти меня, Кость, – устало опускаю глаза в пол. Я топчусь на месте. Не знаю куда девать собственные руки, когда нет рядом дочери. – Не время и не место выяснять отношения. Да и вообще, нет между нами нет никаких отношений. Все закончилось в ту самую ночь.
– А
моя
дочь? – то с каким нажимом он выделяет местоимение «моя» заставляет меня горько усмехнуться. Поверил наконец-то? Всего-то два года спустя.
– У меня нет времени
– Я помогу! – Костя следует за мной.
– Нет.
– Я не спрашиваю, Вера. Я утверждаю. Пошли. Не спрашивая моего разрешения, Воронцов сгребает мою ладонь в свою большую руку. В местах, где наша кожа соприкасается, начинает покалывать иголками. Давно забытые чувства будоражат кровь. Пока я зависаю в забытых ощущениях, глядя на наши переплетенные пальцы, Костя уверенным шагом тянет нас внутрь здания.
– Куда дальше?
– Направо – там лифт. Потом на третий этаж и налево. – На автопилоте отвечаю я, все еще концентрируя внимание на наших скрепленных руках.
Молча стоим у дверей лифта и ждем пока он приедет на первый этаж. Меня потряхивает от случившегося. Я не планировала ничего подобного.
Большой палец правой руки мужчины медленно начинает поглаживать тыльную сторону моей ладони.
– Не трясись, Вер. Все будет хорошо. Я рядом. Сейчас узнаем у врача в каком состоянии твой брат и будем решать, как быть дальше. Если потребуется, то перевезем его в частную клинику и продолжим лечение там.
***
– Верка, что-то быстро ты его простила, не находишь? – спрашивает Катя, когда мы сидим на лавке у больничного отделения. – Он только сегодня появился в твоей жизни, а ты уже растаяла.
– Не говори ерунды. Никого я не простила. – шепчу, наклоняясь к детской коляске.
Когда мы прибыли в больницу, оказалось что лечащего врача Артема вызвали в срочном порядке на экстренную операцию. Поэтому мы ждем, когда он освободиться.
Остальной персонал больницы отказывается с нами разговаривать без него о дальнейших прогнозах по поводу его же пациента. К тому же Евгений Петрович – зав отделением, выше его не прыгнешь, как говорится.
Единственное, что нам сообщила дежурная медсестра – это, что состояние Артема стабилизировали, кризис миновал. В палату к брату меня не пустили, не положено по правилам.
Осторожно накрываю небольшим пледом, уснувшую в коляске, дочь. На улице поднялся ветер и я опасаюсь, чтобы Женечку не продуло.
Облегченно выдыхаю, когда она поворачивается на бок, но не просыпается. Расслабленно потягиваюсь на деревянной лавке. Подставляю солнцу свое бледное лицо. Морщусь от теплых, ярких лучей.
У меня есть минимум сорок минут относительного спокойствия.
Мало того, что мне приходится в неизвестности сидеть под окнами больницы, так еще и ребенок мается рядом. Чувствуя непонятное состояние матери, малышка начинает творить беспредел. Ей тяжелее всего даются вот такие вот непонятные ожидания.
И никто не может дать конкретный ответ, сколько нам здесь еще ожидать. Может мы тут еще на час, а может и на два. Кто знает, на сколько затянется внеплановая операция.
За тот час, что мы тут ждем Женечка успела и покапризничать от скуки, и поплакать от запрета на обрывание цветочных клумб, успела съесть все паучи с любимым морковно-яблочным пюре, которые были в моем рюкзаке, и умудрилась вылить виноградный сок себе на белую кофту и мои джинсы.