Подарок коллекционера
Шрифт:
На этот раз, когда я проверяю его пульс, я чувствую, как его кожа начинает нагреваться. Я морщусь, зная, что это плохой знак. Что мне делать? Я не врач. Я ничего не знаю о медицине, кроме того, когда латала царапины моего брата и того, что врачи говорили мне о здоровье моего отца, которое не имеет никакого отношения к тому, что происходит с Александром.
Неудивительно, что у него поднялась температура. Наполовину зажившая рана в его плече выглядела более чем подозрительно, как будто она могла быть на грани заражения, и он
Я прикусываю нижнюю губу, размышляя: часть меня думает, что было бы милосерднее позволить ему ускользнуть во сне. Или я могла бы сохранить ему жизнь, заставить страдать, испытывать боль и лихорадку только для того, чтобы он все равно не выжил. Но опять же, это оставляет меня в положении одиночества, без возможности добраться домой и потенциально в опасности, если Кайто разберется в том, что произошло. Я могла бы пойти в полицию, как и планировала, если бы мне когда-нибудь разрешили побывать дома, но тогда, если Александр умрет, это ставит меня в положение подозреваемой.
— В любом случае, все это не имеет значения, — бормочу я вслух себе под нос, макая мочалку в кружку с водой и прижимая ее к его лбу. — Я просто не могу позволить ему умереть.
Я проснулась и нашла его, пока не стало слишком поздно. К лучшему это или к худшему, мне кажется, что теперь я несу за него ответственность. Я должна сделать все, что в моих силах.
Остаток дня проходит как в тумане. Я нахожу в квартире вещи, которые отвлекают меня в промежутках между уходом за Александром и проверкой его состояния, приготовление блюд, уборка кухни и остальной части дома. Я поднимаюсь в библиотеку и беру несколько книг, чтобы отнести их вниз, а когда возвращаюсь в спальню, глаза Александра снова открыты.
Я включаю свет на противоположной стороне кровати, оставляя шторы раздвинутыми, когда опускаются сумерки. Снова начинает падать снег, и я думаю, ему, возможно, захочется посмотреть, что он может сделать с того места, где он лежит, хотя его глаза не отрываются от меня с тех пор, как я вошла в комнату.
— Ты должна была дать мне умереть. — Его голос все еще хриплый и тонкий.
Я искоса смотрю на него.
— Тогда тебе следовало поторопиться с этим.
Александр заметно морщится.
— Что…почему?
Я тяжело сглатываю, опускаясь на кровать. Я оставляю между нами пространство, побольше, не прикасаясь к нему так, как я делала прошлой ночью. Я вижу розовый оттенок бинтов на его предплечьях, и я знаю, что их скоро нужно будет сменить.
— Меня разбудил шум, — просто говорю я, избегая встречаться с ним взглядом. — Наверное, это ты упал. Я пошла на кухню, и я… — Я прикусываю губу. — Я не знаю, — говорю я наконец, поднимая глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я видела, как ты истекал кровью, и я не могла позволить тебе умереть, поэтому сделала
Глаза Александра на мгновение закрываются.
— Следовало бы…
— Ну, я этого не сделала, — твердо говорю я ему. — И я не из тех, кто оставляет начатое незаконченным, так что, думаю, я буду ухаживать за тобой до полного выздоровления, а потом мы поговорим о том, что будет дальше.
Он сдержан, и я думаю, что он, возможно, снова заснул. Я протягиваю руку, чтобы коснуться его лба, и вздрагиваю.
— Ты весь горишь.
Роясь в аптечке первой помощи, я нахожу немного ацетаминофена.
— Вот. — Я встаю и тянусь за стаканом свежей воды, который принесла с собой. — Тебе нужно взять это, а затем я попытаюсь очистить и обработать рану у тебя на плече. Она явно неправильно заживает.
Глаза Александра снова распахиваются.
— Не утруждай себя…
Я фыркаю, свирепо глядя на него.
— Нет, — говорю я ему категорически. — Ты не можешь этого делать. Ты заставлял меня работать, как гребаную Золушку, с того момента, как я проснулась в этом месте, требовал, чтобы я служила тебе, не давал мне вернуться домой, а потом попытался умереть и бросить меня здесь. Что ж, это не сработало. Поэтому, ты позволишь мне сделать все возможное, чтобы помочь тебе, и я не собираюсь спорить с тобой по этому поводу.
На мгновение мне кажется, что я вижу тень улыбки, мелькающую в уголках его губ. Он ничего не говорит, но позволяет мне положить таблетки ему на язык. Я осторожно завожу одну руку ему за голову, делая все возможное, чтобы приподнять его, чтобы он мог попить воды. Он не успевает много сделать, как начинает кашлять, и я позволяю ему упасть обратно на подушки. Я опускаю мочалку в другую миску с водой, которую принесла с собой для этой цели, осторожно похлопываю ею по его лбу и шее, пытаясь унять жар, и осматриваю рану на его плече.
Она выглядит плохо, красная с зеленоватым оттенком по краям.
— Давай посмотрим, что мы можем с этим сделать, — бормочу я себе под нос, находя в аптечке мазь с антибиотиком и перекись.
Когда я наношу перекись на рану, Александр издает стон боли и отстраняется от меня.
— Прости, — тихо говорю я, нанося на рану еще быстрее. — Если это станет хуже и проникнет тебе в кровь, я не смогу тебе помочь.
— Так-то лучше, — стонет он, отворачивая голову, но я игнорирую его. Еще через несколько минут я ее очищаю, намазываю тонким слоем мази и приклеиваю марлевый тампон.
Еще несколько минут уходит на то, чтобы промыть раны на запястьях и сменить повязки. К тому времени Александр снова в отключке. Я глубоко вздыхаю, когда заканчиваю, убираю вокруг него и оцениваю свою работу.
Это, безусловно, не работа медсестры, но я сделала все, что могла. Я снова вытираю его мочалкой, проверяя, упала ли у него температура. Затем я переползаю обратно на другую сторону кровати, беру одну из книг и устраиваюсь на вторую ночь рядом с Александром.