Подарок на совершеннолетие
Шрифт:
— Каким таким образом? — решаюсь уточнить я.
— Таким упадническим и депрессивным, вот каким. — Одариваю ее насмешливым взглядом, а она между тем продолжает: — Не знаю, что с тобой происходит, Алекс, но своим отношением ты низводишь на нет все наши усилия, и мне больно это видеть. Ты знаешь мое мнение на этот счет!
Знаю и потому хмуро припечатываю:
— Мне не встать с этого кресла, как бы сильно ты этого ни хотела.
— А ты сам разве этого не хочешь?
— Хочу. Только в отличии от некоторых предпочитаю быть реалистом… Не стоило мне изначально
Стефани так сильно прикусывает щеку, что я боюсь, как бы она не проделала в ней дыру.
— У всех бывают «черные полосы», я могу это понять, — произносит она через минуту. — Возможно, тебе просто нужно время, чтобы успокоиться…
— Успокоиться? Да я спокоен, как никогда.
— Возможно, — продолжает девушка, словно и не слышала меня вовсе, — предстоящая женитьбы отца каким-то образом отразилась на твоем душевном благополучии. — Возможно, тебе одиноко и…
— Так, прекрати, — прерываю я девушку не без иронии. — С каких это пор ты стала еще и моим психотерапевтом? — быть насмешливым у меня выходит лучше всего. — Я в полном порядке, ясно?
Стефани не выглядит убежденной, лишь строго сводит на переносице свои тонкие черные бровки — сердится.
— Все, я в душ, — этой фразой я ставлю своеобразную точку в нашем разговоре, а потом добавляю, просто, чтобы разгладить складку на ее лбу: — Хочешь со мной?
Она мгновенно покрывается краской, чем в очередной раз несказанно меня веселит (если в своем нынешнем душевном состоянии я вообще способен искренне веселиться), и присовокупляет:
— Вот уж нет, даже и не надейся.
— Так и знал, что парню-калеке особо рассчитывать не на что, — наигранно вздыхаю я, а потом поспешно выкатываюсь из комнаты… потому что горько. Потому что давит… безысходность, тоска, отчаяние. Я хочу ходить. А кто бы не хотел? И всего остального хочу тоже, просто признаться себе в этом боюсь…
Вспоминаю Барбадос год назад и тенистую террасу в отеле, на которой мы с Шарлоттой впервые за долгое время встретились вновь… На ней были короткие черные шортики и ярко-красная футболка, что в сочетании напоминало мне Цетозию Библис, бабочку с оранжево-красной предупреждающей окраской, — она была одной из моих любимых — и я тогда впервые по-настоящему обнял Шарлотту.
— Эй, эй, — улыбнулась она, — хочешь меня раздавить? — Улыбка у нее была такой же солнечной, как небо Барбадоса, и я искренне порадовался за нее. Особенно меня проняло, когда она тихо добавила: — Я так скучала по тебе, Алекс. Хорошо, что ты здесь! Помнишь, мы хотели оказаться на тропическом острове вместе…
— Только ты, помнится, обещала взять меня с собой, но сбежала в гордом одиночестве… Где отец?
— Извини, — виновато пожала она плечами в красной футболке. — Так вышло… А Адриан сейчас подойдет, — и смутилась.
Я знал причину ее смущения и мог легко ее успокоить, но все-таки не сдержался от «шпильки»:
— А еще ты обещала, что поговоришь со мной, когда будешь готова, однако так этого и не сделала…
Шарлотта
— Знаю, мне нет прощения, — и неожиданно ткнулась носом в мои колени, я даже дернулся от ее прикосновения. Это было так просто для нее… и так волнительно для меня. Я тяжело сглотнул.
— Да брось, ты давно прощена, — с улыбкой произнес я, а потом затушевал собственное волнение шуткой: — Думаешь, это не круто заполучить такую молодую мамочку?! Да это стопроцентный восторг, подруга.
Шарлотта сидела передо мной на стуле, вытянув загипсованную ногу вперед, и ее голые коленки до странности беспардонно лезли мне прямо в глаза — я едва успевал отводить взгляд в сторону.
— Я не твоя мамочка, Алекс, — начала отнекиваться Шарлотта. — Я просто люблю твоего отца…
— Да уж я понял… месяцев семь так назад. Жаль, что ты не доверилась мне тогда…
И она в третий раз за нашу недолгую встречу повторила:
— Прости.
Я подумал, что это уж слишком для одного вечера и, заприметив над нами ночного мотылька, радостно воскликнул:
— Смотри, бабочка!
Шарлотта оживилась и тут же поинтересовалась, как поживают мои собственные бабочки. Я пожал плечами:
— Полагаю, все так же: лежат неподвижными куколками и ждут, когда же я пробужу их к жизни…
Теперь мне кажется, что и я сам, подобно все той же спеленатой в куколку гусенице, втиснут в это инвалидное кресло, из которого нет выхода… Мне бы вырваться, расправив крылья, взвиться в небо в трепетном танце, ощутить пьянящее чувство свободы и освобождения, только этому не бывать…
Из некоторых куколок так никогда ничего и не появляется!
2 глава
2 глава.
Безудержный ажиотаж нашего дома, другим словом, кроме как «хаос», язык и назвать не повернется: люди снуют туда-сюда, подобно трудолюбивым муравьям, оглашая размеренную тишину нашего жилища своими разноголосыми окриками — подготовка к свадьбе идет полным ходом.
Через два дня Шарлотта станет женой моего отца, и это требует определенных усилий: в саду устанавливают праздничный павильон, дом украшают цветами, невеста примеряет свадебное платье… Не знаю, что заставляет Шарлотту нервничать больше: наличие самого этого платья, выписанного отцом из Милана, или семь десятков гостей, каждый из которых оказался неожиданно незаменимым на этом свадебном торжестве… И это при том, что невеста настаивала на скромном мероприятии с самыми близкими родственниками!
«Самыми близкими» — вот ведь сюрприз! — оказались семьдесят человек, из которых только десять были по-настоящему знакомы Шарлотте — остальные… знакомцы отца, которых в его бизнесе просто нельзя было проигнорировать. И, боюсь, невесту все это выбивало из колеи…
Намедни она ворвалась в комнату с бабочками с большими, перепуганными глазами:
— Не уверена, что все это переживу! — рухнула она на стул подле меня. — Наш торт будет в три яруса… Три, представь себе только! А кондитер переживает, что этого может не хватить…