Подарок судьбы и граф в придачу
Шрифт:
— Мне очень нравится, — искренне сказала я, рассматривая рисунок, — у тебя есть способности к живописи и мне кажется, что тебе нужно учиться этому.
— Людвиг, — обратилась я к управляющему, — что можно сделать для Вилсона в плане обучения?
— Нужно сообщить Его Сиятельству, только он вправе решать подобные вопросы.
— Значит, сообщим графу, — резюмировала я.
Все это время Вилсон, слушая нас, переводил взгляд с одного на другого. После моей последней фразы он опустил глаза, а потом с усмешкой посмотрел на меня. Неожиданно для себя, я узнала эту усмешку
— Спасибо, Вилсон, ты очень помог, без тебя у меня ничего бы не получилось. Позже мы с тобой поговорим о…, - запнулась я, а потом уверенно закончила, — о многом поговорим.
Поклонившись, мальчик удалился, а Людвиг, продолжая рассматривать рисунок, проговорил:
— Я отнесу это мастеру и прослежу, чтобы работа была выполнена в кратчайшие сроки.
— Сколько бастардов в замке? — спросила я Людвига, глядя ему в глаза.
От неожиданности управляющий растерялся и замолчал. Я ждала, продолжая смотреть на него. Смутившись, он ответил:
— Трое, — при этом стараясь понять мою реакцию.
— Расскажи мне о них, будет лучше, если я узнаю их истории от тебя, — попросила я.
Как оказалось, у моего мужа — два сына одиннадцати и тринадцати лет и десятилетняя дочь. Тринадцатилетним подростком и был Вилсон. Граф в молодости пользовался услугами служанок, когда выяснялось, что девушки беременели, их выдавали замуж здесь же, в замке, дети родились от разных матерей. Две женщины — матери сыновей — жили с мужьями, в браке у них родились еще дети. А вот мать девочки быстро овдовела: ее муж погиб на охоте. И хотя о них с дочерью заботились, но все равно приходилось им трудно, спасало еще и то, что женщина хорошо шила.
— Дети знают, кто их отец? — спросила я.
— Да, знают. Никто этого никогда от них не скрывал и не скрывает, — ответил Людвиг.
— Что значит «не скрывает»? То есть им напоминают об этом? Кто же? — удивилась я.
— Другие дети, когда что-то не поделят, да бывает и взрослые иногда, — виновато произнес Людвиг.
— Приведи детей завтра ко мне, — помолчав немного, сказала я ему, — матери пусть тоже приходят.
Управляющий молча кивнул и продолжал смотреть на меня, чуть нахмурившись, будто пытаясь понять, что я задумала.
— Скажи, Людвиг, мой супруг проявлял какой-либо интерес к обучению или воспитанию своих детей?
— Его сиятельство не давал никаких распоряжений об особом отношении к ним, — осторожно ответил управляющий.
— Если я решу что-то сделать для этих детей, могу ли я рассчитывать на тебя?
— Разумеется, Ваше Сиятельство, — после паузы ответил Людвиг, и в его взгляде промелькнуло что-то похожее на уважение.
Глава 7
Утром я решила обследовать свою спальню и обнаружила дверь в соседнюю комнату. Это была спальня супруга, от моей она отличалась размерами: комната, купальня и даже кровать были больше. Стены спальни супруга были обиты шелком темно-синего цвета. Удовлетворив любопытство, вернулась к себе.
Я попробовала размяться, и оказалось, что
После разговора с управляющим сначала я хотела посоветоваться с тетушкой, что можно сделать для детей. Потом подумала о том, что у нее была масса возможностей и времени для того, чтобы хотя бы попытаться помочь им, но она этим не воспользовалась, поэтому решила действовать самостоятельно.
Готовясь к обеду, я понимала, что могут возникнуть трудности, но была полна решимости осуществить задуманное.
— Господин Креминг, у меня к Вам не совсем обычный вопрос, — обратилась я к профессору, немного волнуясь. — Как Вы отнесетесь к предложению заняться преподавательской деятельностью?
Креминг заинтересованно посмотрел на меня.
— Ваши занятия будут посещать трое детей, не буду от Вас скрывать — это бастарды.
За столом стало тихо, а потом понеслось.
— Как Вы смеете? — раздался возмущенный возглас тетушки. — Ваш муж никогда не позволит этого!
— Благодарю за напоминание, что в отсутствие супруга именно я принимаю решения. И мне странно слышать от Вас, достойной представительницы рода Монсервилей, что Вы не желаете поспособствовать обучению детей, в которых, хочу напомнить, тоже течет кровь Монсервилей.
— Вы говорите возмутительные вещи! — сдерживаясь из последних сил, чтобы не перейти на скандальный визг, продолжала тетушка. — Не смейте сравнивать!
— Смею, леди Глория, смею, — перебила я ее. — Вы считаете, что кровь этих детей недостаточно чиста, чтобы принадлежать роду Монсервилей? Что ж, Ваше право. Но почему считаете недостойным заботиться о них?
Наверное, от переполнявшего ее возмущения или от того, что я посмела ей возразить, Глория ошеломленно смотрела на меня и молчала.
— А что касается чистоты крови, — продолжала я, воспользовавшись ее растерянностью, — Вы легко простили своего племянника, за то, что он, следуя Вашей логике, «испачкал» кровь своего рода, но презираете невинных детей, которые появились на свет и самим фактом своего рождения «запятнали» себя. Представители аристократии, беззастенчиво пользуясь занимаемым положением, самым наглым образом позволяют себе обвинять в своих же ошибках беззащитных людей. Очень удобно, не находите?
Последние предложения я произнесла с сарказмом, больше похожим на насмешку.
— Не Вам меня обвинять, — произнесла леди Глория. — Совсем недавно Вы отказывались заботиться о собственном сыне!
Значит, во время моей болезни за ребенком ухаживала тетушка, но что значит «отказывались заботиться»? Кажется, не слишком приятное о себе мне еще предстоит узнать.
— Я благодарю Вас за заботу о моем сыне и, какие бы разногласия не возникали между нами, никогда не забуду об этом, — примирительным тоном сказала я.