Подарок Тартини

Наталис Наталья

– Он их предоставил? – с иронией поинтересовался Виталий Александрович.

– Да! – Стас метнул на него сдержанный взгляд и сунул ему в руки газету.

На первой странице была фотография Зигмунда Шмаля. Профессора запечатлели в кадре одного, в руках он бережно держал открытый футляр, в котором ясно были видны контуры обыкновенной пишущей ручки.

– Ручка Дарьи, - вслух произнёс Виталий Александрович, и встретил победный взгляд Стаса.

– Вы не представляете, что творилось на симпозиуме, когда профессор заявил о реальном существовании Мира

Сна! – не в силах сдерживать возбуждение, рассказывал мальчишка. – Теперь ему точно дадут Нобелевскую премию!

Виталий Александрович на секунду закрыл глаза. Значит, Дарья позволила Шмалю получить доказательство. Для этого тому потребовалось самому посетить Царство Гипноса, иначе завладеть ручкой с сонными чернилами было невозможно. Неужели после поступка Виталия Александровича Гипнос решил приподнять для людей завесу над тайной своего государства? Для чего? С какой целью?

– Теперь я вспомнил, кто такой профессор Шмаль, - вслух сказал президент и улыбнулся, - забавный старик! Он пытался захватить в Явь билет с твоего поезда, но ему это не удалось. Да, теперь я вспомнил. Я думаю, нам нужно встретиться с ним Наяву. Интересно, вспомнит ли профессор меня? Старые люди плохо запоминают свои сны.

– Старый профессор уже никогда не увидит сновидений, - вдруг сказал Стас и замолчал.

Виталий Александрович опустился на стул, продолжая смотреть на мальчика, и тот сам прервал своё тяжёлое молчание:

– Выступление Зигмунда Шмаля было очень эффектным, и он хотел закончить его словами, которые когда-то, сто с лишним лет назад, произнёс знаменитый физик Кекуле: «давайте изучать сны, джентльмены, и тогда, возможно, мы придём к истине». Профессор успел сказать только первую часть цитаты. Потом у него стало плохо с сердцем, он умер до приезда «скорой».

Оба помолчали, воссоздавая в своём воображении тот образ этого человека, в котором он им запомнился.

– Он был настоящим энтузиастом своего дела, - наконец, сказал Виталий Александрович, - учёный, мыслитель – и романтик. Кто в наше время верит снам? Явь всепоглощающа, она не даёт возможности жить сразу в двух мирах, а сны кратковременны и летучи, но кто знает, может быть, именно они наша настоящая Явь, а всё остальное – обман, долгий, бесконечный сон, изредка прерываемый яркими вспышками уличных фонарей сказочного государства. – Президент подошёл к Стасу, положил руку на его плечо и тепло посмотрел в глаза мальчишки. – Зигмунд Шмаль завершил дело своей жизни – и проснулся. Теперь его ждут совсем другие сны.

– А нас? – не удержался от вопроса Стас, и разрушил трогательную атмосферу. – Но мы-то живы! И мне не нравится то, что происходит.

– Ты не принимаешь смерть профессора как должное? – чуть отстранившись, внимательно посмотрел на него президент.

– Я не это имел в виду, - смутился мальчишка, - я говорил о Дарье Алексеевне.

– С ней что-то не так?
– стараясь выдерживать тон, поинтересовался Виталий Александрович, а у самого сердце ёкнуло.

– С ней давно всё не так, уже несколько недель – три или четыре. У меня плохое

предчувствие, Виталий Александрович, - неожиданно закончил Стас и опередил его вопрос, - и оно ни на чём не основывается. Я просто боюсь за Дарью Алексеевну.

– Ей ничего не угрожает? – неизвестно почему предчувствие мальчика передалось и президенту. – Она плохо себя чувствует? Или это снова директор?

– Я же говорю, это предчувствие ни на чём не основывается, - нетерпеливо повторил Стас, - но мне почему-то кажется, что оно связано с событиями в Воронеже, смертью профессора, и Вами, Виталий Александрович.

– Если я замешан в этом, то с твоей учительницей вряд ли что может случиться серьёзное, - улыбнулся Виталий Александрович, - я не причиню вреда Дарье Алексеевне.

– Вы меня не понимаете, Виталий Александрович! – в отчаянии воскликнул мальчишка. – Но в этом не Ваша вина. Если бы я мог правильно понять, что чувствую сам! Виталий Александрович, позвольте мне идти сейчас – я вижу, что запутал не только Вас, но и себя.

– Тебе следует отдохнуть, - уже возле двери заботливо сказал президент, - возросшая ответственность требует большего расхода энергии. Я скажу Валере, чтобы вы куда-нибудь вместе съездили.

– Например, на матч? – печально вздохнул над перспективой Стас.

– Например, на матч, - бодро поддержал его президент, и подумал о том, что ему самому не помешало бы где-нибудь отвлечься от смутных мыслей, за последние дни в изобилии наводнивших его сознание.

Он позвонил Воропаеву.

– Данил, - после традиционных приветствий и вопросов сказал Виталий Александрович, - ты сейчас играешь в театре?

– Даже больше, чем в кино, - ответил друг, - завтра у нас премьера «Фауста», поэтому сейчас всё время уходит на репетиции. В данный момент, например, я стою в окружении ангелов под декорациями небесного чертога.

– Нелегко играть Бога?

– Да нет, они решили, что из меня получится только Мефистофель. Что ж, лучше играть черта, чем несчастного доктора.

– Ты говоришь, премьера? – переспросил президент. – Я бы хотел приехать.

Данил заметно оживился.

– Виталий, наконец-то! – воскликнул он. – Ты в самом деле хочешь в театр?

– Да, - признался Виталий Александрович, - мне нужно, как ты выражаешься, сменить обстановочку, увидеть новые лица, новые сюжеты.

– Только не думай, что «Фауст» даст тебе возможность отдохнуть, - предупредил Данил, - это серьёзная вещь и серьёзная постановка. Да, а Лена тоже будет?

– Нет, - несколько сурово отрезал президент, - я буду один. И, пожалуйста, Данил, пусть никто не знает, что я в театре.

– Хорошо, хорошо! – поспешил заверить друг. – Я так рад, что ты увидишь спектакль с моим участием, что всё сам организую! Возле сцены в бельэтаже есть ложа. Это, конечно, не лучшее место, откуда можно наблюдать за событиями, но зато тебя никто не будет видеть.

– Вот и отлично, – улыбнулся Виталий Александрович, - завтра после спектакля мы с тобой тоже увидимся, надеюсь. Во сколько начало?