Подъем

Стасина Евгения

— Переживу! — не дрогнув ни одним мускулом, он с каменным лицом следит за тем, как я отправляю в корзину его любимую домашнюю обувь. Спустя пятнадцать минут моей безжалостной инквизиции, уничтожающей все то, с чем он жил на протяжении долгих лет, Сергей вымучено вздыхает и, отобрав пакет, под завязку набитый мелочевкой, отправляет его в ящик, расположенный под сидением излюбленного им дивана.

— Пусть лежит здесь, — мы сообща перебираем папки с документами, хоть пользы от меня в этом деле нет и ему приходится перечитывать стопку аккуратно уложенной бумаги, чтобы собственноручно отсеять

ненужное.

— Я заказал столик на эту пятницу. Твои родители не имеют ничего против итальянской кухни? — между делом интересуется мужчина, пробегаясь глазами по документам.

— Родители? — я удивленно смотрю ему в глаза, забывая о своих хлопотах, а он лишь добродушно смеется.

— Да. Они же наверняка хотят знать, к кому переехала их единственная дочь. По крайней мере, я бы точно хотел убедиться, что мой ребенок не связался с мерзавцем.

— Думаешь, сможешь их убедить, что я не ошиблась в выборе? — улыбнувшись, толкаю его плечом и отвечаю на поцелуй, когда Титов сокращает расстояние между нами, попутно заправляя прядь моих волос за ухо.

— Хотя бы попытаюсь создать видимость. Думал пригласить свою маму, но сразу два представителя семьи Титовых — явный перебор для твоих неподготовленных родственников.

— Могли бы сыграть на контрасте. На фоне своей мамы ты просто душка.

— Оставим ее на крайний случай. Если почувствую, что твой отец не видит во мне достойного зятя, позову на помощь тяжелую артиллерию.

— Зятя? — я в непонимании замираю, чувствуя, как лицо заливает краска, но быстро беру себя в руки. — Не слишком ли ты разогнался?

— А ты против? Могу называть себя твоим сожителем… Хотя, советую начинать привыкать к этой мысли. Если я продержусь с тобой больше недели, отгрохаем масштабное торжество, — явно шутит Сергей, вставая с пола. — Готово. Можешь приступать к оккупированию квартиры. Только не вздумай стелить в спальне розовое постельное. Иначе будешь спать одна.

Я недовольно оглядываю фронт работ и, вооружившись ножом, начинаю распечатывать коробки, чтобы несколько часов потратить на наведение порядка. Это волнительно, спустя стольких лет брака, развода и самостоятельной жизни вновь делить ванную с человеком, под чьим боком я буду засыпать каждый день, а утром, как порядочная жена, буду готовить ему завтрак и, поправляя ворот рубашки, провожать на работу, целуя его смуглую щеку на прощание…

* * *

Известие о нашем с ним переезде, Семен встретил довольно противоречиво. Ссылаясь на то, что не желает покидать знакомые стены, и перебираться в другой район, оставляя своих дворовых друзей, он целый вечер не выходил из комнаты, игнорируя мой призыв пообедать или съесть на ужин любимое пюре с сосисками. Не знаю, что испугало его больше: неизвестность и перемена обстановки, или вынужденное соседство с Сергеем, но я, собрав воедино все свои силы, впервые не поддалась уговорам и все же упаковала его вещи, аккуратно перетянула шпагатом высокие стопки учебников и любимой им фантастики, собрала медали и грамоты под чутким контролем его обиженных глаз. Теперь же, когда наша квартира выглядит брошенной, мы вместе стоим в прихожей, обводя взглядом хорошо знакомые стены.

— Зачем

мы должны переезжать? — пора бы начать считать, в который по счету раз Семен задает мне этот вопрос.

— Затем, что теперь мы будем жить втроем. Тебе обязательно понравиться новая комната, — я присаживаюсь на обувную полку, ухватившись за угол комода, когда конструкция начинает покачиваться под моим весом.

— Нам и вдвоем было хорошо! Разве я тебе не помогал? Ведь можно и дальше жить здесь!

— Нельзя, Сема. Мне казалось, что Сергей тебе нравиться…

— И что? Теперь из-за этого я должен бросать друзей?

— Ты так говоришь, словно я увожу тебя в другой город! Пятнадцать минут на автобусе и вся твоя компания в сборе. Если тебя это успокоит, обещаю лично возить тебя на машине.

— Это будет не то! Я уже не смогу выйти погулять, когда увижу, что Колька и Тоха играют в мяч! И не смогу ходить в гости к Женьке!

— Сможешь. Так что не начинай. Мы уже все решили.

— Ты меня даже не спросила! А мне и тут хорошо! — он начинает психовать, нервно теребя бегунок своей куртки, в попытке снять с себя желтую болонь верхней одежды.

— И что, будешь жить здесь один?

— Мама!

— Вот только не надо сейчас устраивать ругань. Я ведь всегда и во всем тебя поддерживаю. Почему бы и тебе не пойти мне навстречу?

— Потому что я не заставляю тебя переезжать! Не нужно нам уезжать, мам!

— Мне нужно, Семен! Разве я не заслужила счастья? Что-то я не припомню, чтобы ты ругал своего папу за переезд… — встаю, вновь застегивая на нем дутик. — Молчишь? Может, пришло время попробовать подумать и обо мне?

Сын недовольно морщится, когда я требовательно разворачиваю его за подбородок, но больше не отводит взгляд в сторону, выжидая, пока я скажу ему то, что уже давно вынашивала в голове.

— Как раньше никогда уже не будет. Теперь есть ты, я и Сережа. Но, что бы ты себе ни напридумывал, я всегда рядом и не позволю никому встать между нами. Я люблю его, Семен, и хочу чтобы и ты попытался его принять.

— Я знаю, — опустив глаза и начиная покусывать нижнюю губу, он старается сдержать проступившие на глаза слезы. — Просто я очень надеялся, чтобы вы с папой опять…

— Твой папа сделал свой выбор. И он не в мою пользу. Сколько бы ты ни мечтал, между мной и твоим отцом уже огромная пропасть. Нет у нас дороги назад. Зато мы с тобой можем попытаться создать что-то новое… Ведь я же знаю, что ты всегда ждешь Сергея. Вижу, что он тебе интересен. К чему все эти препирательства, Сема?

— Я боюсь, что теперь у тебя не будет на меня времени, и однажды ты тоже уедешь…

— Глупый, — трусь щекой о его куртку, крепко прижимая к себе. — Я никогда тебя ни на кого не променяю. И неважно, в какой квартире мы будем жить…

Мы стоим так около минуты, а после, натянув на голову шапку, Сема громко подзывает свою собаку и, прицепив поводок к ошейнику, украшающему шею Дюка, вкладывает свою ладонь в мою руку. Ни он, ни я, больше не оглядываемся на ставший уже родным дом, уверенно следуя к автомобилю: Семен, наверное, боится разревется, а я решительно не желаю возвращаться к прошлому и лихо вливаюсь в поток машин, с упоением вдыхая воздух полной грудью…