Подиум
Шрифт:
– Глаза разуй! – Колючий взгляд Назарова уперся в Марата.
Газеев поежился: та так та. Он еще раз взглянул на шедшую впереди девицу. И опять засомневался:
– Вроде не она.
– Ты что, очумел? Прошлый раз говорил – она. Пальто черное до пят, худенькая, высокая.
– Они все ходят в черном пальто до пят, все худенькие и высокие.
Назаров сунул ему под нос обложку еженедельника.
– Говорю, та самая. И волосы рыжие. Рыжая грива не у всех. Или ты только с бабами король, а как до настоящего дела доходит, трусишь? – зловеще прошептал Назаров и презрительно сплюнул
Катя не сразу поняла, что говорит Вера. Наконец до нее дошло.
– Что ты сказала? Повтори! – Остановившимися глазами она смотрела на подругу.
– Сегодня утром позвонили из прокуратуры. Валентина Ивановна с ними разговаривала. Вчера на улице, недалеко от нашего Дома моделей, застрелили Елену Ходакову.
"Значит, это был Газеев, я не ошиблась", – подумала Катя и в ужасе закрыла глаза.
– Убийцу с оружием схватили на месте. Сегодня девчонкам в кафе бармен рассказывал. Отморозок какой-то, здоровый, как холодильник, амбал, светловолосый, с ежиком на голове. Бармен видел, как его брали, четверо милиционеров еле скрутили. Вот ужас, а? Кровищи, говорят, было…
Царева непонимающе уставилась на Веру.
"Почему блондин? – стучало в висках. – Выходит, Газеев здесь ни при чем?.." – так думала Катя, но сама не верила в это.
– Он был один? – машинально спросила она.
– Да, бармен сказал: поймали одного… – с удивлением произнесла Вера, но спрашивать ни о чем не стала.
Она помолчала, а потом добавила:
– Нехорошо, конечно, про мертвых, но как подумаю, что Елена с Ольгой сделала… За все приходится платить. Она и тебя чуть с подиума не спихнула. В прямом и переносном смысле. Теперь ее знакомых трясти будут. Валентина Ивановна удивляется: как умная и осторожная Ходакова связалась с подобным типом и вляпалась в уголовную историю? У Кардашева все в полном недоумении.
"Она не вляпалась, ее вместо меня…" – хотелось закричать Царевой, но она молчала.
Глава 27
Катерина, крепко держа младшую сестру за руку, шла по улице своего родного города.
В последние полгода Катя очень повзрослела. Казалось, за это время она прожила несколько жизней…
После убийства Ходаковой девушка замкнулась в себе. "Надо идти в прокуратуру", – с этой мыслью она вставала с постели каждое утро и… никуда не шла. Вспоминала, что те же самые слова говорила Наташе Богдановой. Сейчас она сама оказалась в таком же положении: "Дашь показания следователю, а тебя после этого пять раз убьют, до дому доехать не успеешь…" Только сейчас поняла Катя, как незащищена была Наташа. Свидетель… Сейчас она тоже выступала в роли свидетеля.
Неделю Катя просыпалась в холодном поту. Снилась Наташка. "Что делать, что?! Трусиха, идиотка, дура!" – продолжала она ругать себя. Мысли путались.
Внезапно эти самоистязания прекратились. Катя приняла решение. Да, она трусиха и ни в какую прокуратуру не пойдет. Не пойдет, и все тут! У нее нет никаких доказательств. Ни-ка-ких! Про
После принятого решения Катя успокоилась. Будь что будет! Произошло чудо: она опять стала замечать лица людей вокруг, деревья, цветы. Любовалась облаками – и постепенно стряхивала с себя то напряжение, в котором жила все это время. Неужели прошла всего лишь неделя?.. И еще: Катерина вдруг почувствовала, как это важно, когда ты не одна и кто-то есть рядом – мать, Иринка, Лев Сергеевич. Странно, почему это понимаешь лишь в момент опасности или тогда, когда нужно расставаться?
До отъезда Катя собралась переделать все неотложные дела. Сегодня она планировала сходить к Наташе на могилу.
Иринка, услышав об этом, подняла бучу: ребенок тоже хотел навестить тетю Наташу.
– Ну возьму, возьму, не скандаль, – говорила Катя сестренке. – С матерью договорись, чтобы отпустила.
Мария Александровна, узнав о намерениях старшей дочери, только покачала головой:
– Ни к чему это – ребенка на кладбище таскать. Да и ты, Катюша, не ходила бы одна-то. Мало ли что.
Отчим, Лев Сергеевич, возразил:
– Пусть идут. День выходной, народу будет много, не страшно отпускать. Да и погода хорошая. А то Катюша скоро от нас уедет, Иринка долго ее не увидит.
При упоминании про отъезд у матери мгновенно наполнялись слезами глаза.
Катя заметила, что родные после победы на конкурсе как-то иначе стали к ней относиться. Иногда она ловила на себе настороженные взгляды матери, и ей становилось не по себе.
Совсем недавно состоялся тяжелый разговор:
– Мам, ну что ты переживаешь, я ведь уже не маленькая! – Катя, склонив голову, терлась о плечо Марии Александровны.
– Господи, как подумаю, что ты будешь одна, в чужой стране…
– Ну мама!
– Что – мама? Столько соблазнов вокруг, молодым все кажется просто.
Катя вздохнула:
– Соблазнов и здесь навалом. Я ведь тебе всего не рассказывала.
– А что мне рассказывать? Как будто я сама ничего не знаю!
– Не знаешь, – жестко сказала Катя. – Если я до сих пор не стала проституткой или наркоманкой, значит, есть надежда, что и в дальнейшем все будет в порядке.
Катя могла бы добавить: "И если меня не убили до сих пор", – но произносить вслух такое было нельзя.
– Господи, что ты говоришь?
– Мам, помнишь наш разговор, когда ты оставляла меня одну в квартире? Ты говорила…
– Катюшенька, но ведь тогда ты находилась под боком, а теперь я даже не буду знать, что с тобой!
– Было бы спокойнее, если бы я до сих пор сидела в этом гребаном КБ и ругалась с грузчиками, да?
Мария Александровна долго молча плакала. Потом сказала:
– Мы все будем переживать за тебя. И Лев Сергеевич, и Иринка.
– Знаю, мам. Но я ведь не навечно уезжаю. Может, еще не покажусь там и меня быстренько завернут назад.