Подкаменная Тунгуска

Шведов Сергей Владимирович

Он положил одну ладонь на грудь Шмонсу, а другой стал периодически резко надавливать на грудную клетку.

— Ты так его задавишь!

— Массаж сердца нужно выполнять до тех пор, пока кожа не начнет приобретать нормальную, естественную окраску.

— А разве она приняла эту окраску?

— Сам посмотри…

Шаман порылся в чемоданчике и разорвал стерильную упаковку шприца и пинцетом из бикса насадил на него длиннющуюю иглу.

— Чавой-то

творишь?

— Внутрисердечное введение смеси лидокаина, атропина и эпинефрина. Не мешай!

После укола Шманец дёрнулся и захрипел.

— Вот и всё в порядке… Больной чаще всего выживает, если сердечная деятельность восстанавливается в течение пяти-шести минут после остановки… Я продолжаю обряд.

Лицо шамана изменилось — в нём пропали европейские черты, а жёлтый лик стал напоминать плоскую восковую маску с щёлочками глаз, за плотно сомкнутыми ресницами даже зрачков не заметишь. Потом шаман расправил руки, как птица крылья, и заорал, аж стёкла затряслись:

— Я бросаюсь в межмировое пространство!

Шаман упал на горячие угли и лежал, воняя смрадом палёной шерсти. Потом он снова резиновым мячиком заскакал по избе. С одного подскока на месте влетал через люк на чердак и возвращался через дверь в сенцах, прыгал в подвал и тут же выскакивал, как подброшенный оттуда кем-то. За ним не уследишь — носится как угорелый, у Ерофеича даже голова закружилась, будто бы шаман и на самом деле летает по избе, разве только пешком по потолку не ходит. Едва отдышавшись, шаман отбросил плётку и схватился за бубен. Застучал в него колотушкой, взывая к духам.

— Колотушка, колотушка — дай ответ! Слушайте меня все! Если в какой-то момент колотушка по воле духов сама вырывается из моей руки и упадёт на человека, для которого камлаю, она объявит нам волю сонма духов, злых и добрых. Упадёт кольцами-погремушками вверх — духи приняли просьбу, вниз — отказали.

Колотушка упала на корчившегося в конвульсиях Шмонса — плашмя.

— Ответ ещё не окончательный — неблагоприятную вероятность можно изменить. Окончательный ответ дадут нам ваши подношения — приняли ли их духи или нет?

Ерофеич вскарабкался на лестнице на притолоку над дверью и вернулся с солидным самородком. Фёкла выставила торбу с тёртым табаком-самосадом, полмешка муки, полмешка сахару и пластиковую канистру с самогоном.

— Духи приняли подношение! — объявил шаман, вконец обессиленный борьбой с духами. — Етагыр ушёл к себе в глубину горы! Душа вернулась в тело страждущего!.. А ты, девка, принеси угощение добрым духам да повкусней!

Тунгуска подскочила к огню с деревянным подносом. Шаман накрыл решёткой кумирницу с углями, положил на неё белый хлеб и куски запечённого мяса. Разбрызгал костяной лопаткой молоко по четырём сторонам света, отломил и сжёг в огне кусочки мяса и хлеба. Затем разломал хлеб на три части. Взял себе свою долю, остальные две вручил с кусками мяса Ерофеичу и тунгуске.

— Это надо съесть до последней крошки!

Минут

пятнадцать все усиленно работали челюстями, даваясь всухомятку.

— Только теперь можно запить медовухой! — приказал шаман, когда все прожевали последний кусок.

Фёкла кинулась за бражкой. Шаман снял с пояса старинные чернёные ножницы, вырезал из куска кожи танцующего чёртика с хвостом и рогами и повесил над дверью для удостоверения, что злой дух изгнан из больного навсегда.

— Пресекаю злым духам доступ к душе больного!

Привязал аркан к рогам оленя, бившегося на привязи, а другом концом обвил пристёгнутые руки Шмонса. Ударом плётки поднял оленя на дыбы. Олень боднул воздух рогами — Шманец чуть не перевернулся вместе с лежаком, к которому был привязан.

— Злым духам навсегда заказан путь к душе исцелённого!

Затем шаман снова прыгал у огня, тряся побрякушками и бляхами, змеиными головками из пивных банок. Бил в бубен, крича гой-э-э-э! гой-э-э-э! и ему снова подпевала тунгуска и подвывал Ерофеич с вытаращенными глазами.

Наконец шаман задрожал, и, сам вытаращивши глаза, упал на пол, хрипя и корчась. Изо рта пузырилась пена. Через некоторое время встал, шатаясь, недоуменно озираясь и позёвывая, как спросонку, и снова пугнул оленя и упал, совсем уже будто бы без сил. Олень дёрнул рогами, натянул аркан, привязанный к рукам Шмонса. Громко лопнули сыромятные шнурки, оторвались от лежака лосиные камасы. Шманец высвободил руки, поднялся и сел на лежаке. Взгляд у него был невидящий. Он был похож на мертвеца, восставшего из могилы, до того бледный и помертвелый. Шаман, который до того валялся без сознания или как бы в обмороке, тоже очнулся, начал лёжа петь и призывать умерших соплеменников восстать из мёртвых.

— Придите к нам из своих саванов-могил на верхушках берёз и попросите самых длинных щук в реке утянуть на дно все наши немощи, отягощающие нас. Придите и заслоните вашими спинами наши жилища от злых духов, скрадывающих во сне наш жизненный припас из часов, дней и лет, отведённых нам. Да не кончится слишком рано соль, табак и сахар, отпущенные нам на пропитание! Придите, мёртвые!

Ерофеич, который давно вошёл в гипнотический транс от театрального зрелища, не на шутку перепугался, что шаман напустит полну избу мертвецов, и обмочил портки со страху. Что чувствовала тунгуска, никто бы никогда не прочитал на её непроницаемом лице. Шаман всё ещё сидел на полу с закрытыми глазами и рассказывал, что он видел и слышал от мертвецов в загробном мире, о чем каждый из живых думал и загадывал:

— Вот ты, хозяин, задумал дурное — за это тебе нехорошо будет, духи так говорят. Етагыр тебе не отпустит от себя. Девке твоей летать по небу кукушкой, а исцелённый одержимый вырвется из тёмного мира к свету и получит радостное преображение, так духи обещают ему после очищения его души. А тебе, хозяин, твоей души уже не очистить.

Ерофеич громко бухнулся затылком о деревянный пол и потерял сознание.

16.7

Тунгуска пристегнула жертвенного оленя к упряжке шамана. Уложила в нарты приношения духам.