Подлинная история III Мировой войны
Шрифт:
Вот, сволочь, и это предусмотрел! — беззлобно подумал гестаповец, и крикнул вслух: Эй, бригада-фюрер, выходи! Побалакать надо!
Откинув закопченный шкуру, в входном проёме юрты появился Штирлиц-Сингх. Перед тем, как он задёрнул полог, Мюллiр успел заметить двух голых радисток, которые кувыркались на грязных одеялах и активно возбуждали друг дружку массивными радиодеталями от рации.
— Ну, was ist das, геноссе? — отрыгнув луковым супом, спросил Штирлиц.
— Мы это… — Мюллiру вдруг стало стыдно и неудобно — Мы, das ist Was, арестовывать пришли!
— Какого
— Ну-ка, цыц курвы, покудова казаки гутарят! — прикрикнул на них Штирлиц.
— Камарад, а почему они тебя Максимом называют? — проявил бдительность гестаповец.
В ответ, наш разведчик молча распахнул перед Мюллiром низ своего халата… От увиденного maximuma,завистливому Мюллру стало так хреново, как будто его с Доски Почета сняли.(Вот! А мерзские вражьи свободные голоса говорят, что наш народ деградирует и книжек не читает!)
— Ну, так чаво надо? — повторно возмутился Штирлиц.
Не зная к чему придраться шеф гестапо наобум брякнул дежурную фразу: На вас соседи жалуются — говорят, что у вас говном жаренным воняет и всю ночь громкий смех раздается! Так чем же вы здесь занимаетесь? А?
— Как, чем занимаемся?! — искренне удивился Штирлиц-сингх, и тут же (находчиво используя сюжет старинного польского анекдота) ответил: Говно жарим, громко смеёмся…
Мюллiру очень захотелось ударить Штирлица кулаком в нос. Ну очень, очень!
— Ах ты, позёр хренов, — снисходительно засмеялся наш резидент — Тебя, что начальство заставляет меня арестовать? Да? Ха-ха! Забудь об этом бесперспективном начинании, лучше заруливай-ка к нам в чум на комсомольское собрание. А то ведь водка греется и бабы мёрзнут.
Мюллiр был идейным борцом с разведчиками, а не с соблазнами.
… По-утру нечто голое, пьяное и бесформенное — лежало и пускало пузыри в грязной луже за канавой. Обычно, это место было занято потомственным пьяницей Гансом, и поэтому староста послал для освидетельствования личности, жену Ганса — Грету. Грета лихо перевернула, воняющее перегаром тело с живота на спину, деловито сошкребла грязь с середины, склонилась для осмотра над потухшими гениталиями и через минуту сказала: Вообще-то этот парень не с нашей улицы. А приглянувшись ещё раз повнимательней, добавила: И по-моему, даже не с нашего района…
— Ах, сука! — раздался из толпы голос, невесть откуда взявшегося, Ганса.
Видать ощущение растущих рогов сопровождалось неприятными симптомами.
— Да я тебя, блядища ты ненасытная, — продолжал буйствовать Ганс, — Вилами изрешечу, в сепаратор спущу!
Но не эта, обыденная житейская сцена, обескуражила жителей, а был уникален тот факт, что Ганс был не выпимши аб-со-лют-но!!! Посмотреть на это чудо выбежала вся улица. Повыносили из халуп даже немощных стариков и младенцев.
Неужели ты трезвый!? — хором спросили офигевшие селяне. Ведь математически, шанс
— А, что? — всхлипывая, огрызнулся Ганусик — Я не имею права раз в год расслабиться? Эх-ма! Вот так побудешь всего-то пару часов трезвым, а столько гадостей узнаешь! И, как назло, в сельмаг даже кефир не завезли. Блин, пойду хоть браги напьюся! Дайте кто-нибудь бражки, хлопцы!
В это время в луже хрюкнул и зашевелился Мюллiр (да, это был именно он). Ему было хреново, особенно во рту. Создавалось ощущение того, что там ночевал эскадрон улан, с бабами и конями.
Чувству, что он невольно стал причиной семейной ссоры и желая сказать нечто такое, что примирило и оправдало бы поступки обоих супругов, Мюллiр произнёс:
Рождённый пить, е… не может!
После курения и erektusa комбриг Сэмэн Буддёный и его напарник лейтенант Шмитт обожали проверять боеготовность подшефных воинских частей.
Справедливости ради, следует сказать, что в среде лихих вояк Сэмэн пользовался большим авторитетом, чем даже сам Верховный главнокомандующий. Все красные углы казарм были украшены замечательными и ёмкими эпиграммами Буддёного: Мы врагов сёдлами закидаем! Сытый конь — половина успеха! Чем меньше ешь, тем больше хочется! Грабь награбленное! Можно объять необъятное, но нельзя обосрать необосрамимое!
Сэмэн также не ленился сочинять литературные брошюры, но называл он их почему-то всегда одинаково Устав. От чего Сэмэн устал, так и осталось загадкой. Но все его книжки были полны полезных практических советов. Например:
… при ночном сражении руби всех подряд, налево и направо. Утром разберёмся!
… извилина извилине рознь. У старших по званию она гораздо извилистее.
… пуля — дура, штык — дура. Одна лишь шашка — молодец!
… знатного боевого скакуна — можно узнать по яйцам ещё в жеребячестве.
…лиц цивильной национальности в плен не брать.
Вершиной творчества Сэмэна было то, что он предложил вместо традиционного боевого клича Ура-а-а! кричать в атаке слово Насрать!. Причем не просто так насрать! и всё! А с чувством, с оттяжечкой, глазёнки выпучив. Вот так: На-сра-а-а-а-а-ть!!!.
Ух! Страшно представить себя на месте врагов. Вообразите лишь на миг: на вас несётся ощетинившаяся штыками перегарно-зелёная масса и грозится обфекалить всю местность. Такое психологически выдержать не возможно!
Ладно, оставим в покое психологию и вернёмся к тому, с чего эта глава начиналась. Итак, Сэмэн и лейтенант Шмитт решили про контролировать Н-скую кавалерийскую часть. А так как наши друзья не любили неподготовленности и всяких там экспромтов, то всегда умышленно допускали утечку информации из штаба. (И то верно: ведь люди должны подготовиться, водки прикупить, закусон достойный выставить, самодеятельность организовать и т. п.).
Вся армия знала, что Сэмэн просто балдел, разглядывая наглядную агитацию.