Подлинная история Ильи Муромца, богатыря и патриота

Винокуров Алексей

– Не могу пока, – признался Илья. – Рано мне.

– Рано? – нахмурился старец. – А ты откуда знаешь? Ты кто такой, что все сроки тебе ведомы – Христос? Бог-отец? Или, может, Пресвятая Богородица?

Илья испугался и не знал, что сказать, поскольку был он ни то, ни другое, ни третье.

– То-то и оно, – сурово заметил отец Никодим. – Сейчас, может, и рано вставать, да завтра поздно будет.

Вошла, сгибаясь под тяжестью ведер, Ефросинья. Поставила ведра на земляной пол, ковшом черпанула воды, поднесла

старцу. Но тот не взял.

– Что это, – сказал он сурово, – хозяин лежит на печи, а мать-старуха с ведрами корячится? Пускай он встанет и подаст гостю воды, как положено.

– Больной он, батюшка, – испугалась мать. – Тридцать лет и три года лежит на печи, ни разу не вставал. Уж и знахарки его пользовали, и святой водой отпаивали – не движет ни рукой, ни ногой.

– Ни рукой, ни ногой, говоришь? – грозно спросил старец, и, повернувшись к Илье, велел ему:

– А ну, встань!

Илья, подпираясь руками, сел на печи, свесил ноги вниз. Мать ахнула, закрыла рот платком, только большими блестящими глазами следила за каждым его движением.

– Сходи на пол! – велел старец.

Илья посмотрел вниз и страшную почувствовал истому и слабость во всем теле. Его обуревал страх, не было сил двинуть даже пальцем, не то, что встать.

– Не могу я, – прошептал он, опуская буйную голову. – Сил нет.

– Велю – встань! – загремел старец, и Илье почудилось, что он оглох от этого голоса, и как-то даже растворился в нем. И вот, оглохнув, не помня себя, встал он на дрожащие ноги.

– Иди! – гремело ему с небес, и горели перед ним черные, как огонь, глаза старца.

Он сделал шаг, другой. Вскрикнув, без памяти упала на пол его мать-старуха…

Старец дал Илье настои из трав, велел пить их месяц, а сам исчез.

Попивши настоев месяц и окончательно после этого вставши на ноги, Илья обнаружил силу необыкновенную. В два дня он отлупил всех окрестных парней, починил избу и хлев, натаскал дров на три года – весь двор был полон этими дровами, вонь стояла, как в лесу. Играючи, Илья перетаскивал цельные сосновые бревна.

– В отца пошел, в Ивана, – радовалась Ефросинья. – Тот тоже, бывало, как разойдется – удержу ему нет.

На радостях она даже не попрекала Илью, что столько лет притворялся. В старца она не слишком-то верила – гипнотизер, а не чудотворец.

Глядя на сына, Ефросинья все мечтала, как они теперь разбогатеют благодаря его силе.

– Поросят заведем, корову, поле втрое против прежнего будем вспахивать. Жену тебе возьмем, вон у Алешки-рябого дочка на выданье, и работящая такая. Холстину будет ткать, рубашки шить, я поеду в слободу, продавать стану. Детишки пойдут, тоже к делу приспособим…

Илья слушал мать, улыбался, в спор не вступал. Детишки – так детишки. Сам он жениться не собирался, а если матери хочется детишек – так это без него.

Однако

человек предполагает, а Бог располагает. Как-то раз вышло ему на речку пойти купаться, и по дороге встретилась ему девица с ведрами. Девица ему понравилась – и ведра симпатичные, и сама ничего себе, скромная.

– Как зовут тебя, красна девица?

– А вот это не твово ума дело, – отрезала девица.

«Бойкая! – понял Илья Муромец. – Так это даже и лучше».

Он увязался за ней и несколько времени шел следом, не зная, с чего начать разговор – даже в ведра заглянул, как бы между прочим, но ничего там не увидел, одна вода булькала.

– Тебя, случайно, не Мария зовут? – наконец молвил он.

Та поглядела на него с интересом.

– Откуда знаешь? Ты вроде не из нашего села.

– Волхвовать умею, – пошутил Илья. – Куда идешь одна, такая красивая?

Мария озорно тряхнула волосами.

– А что, нравлюсь?

– Нравишься, – сказал Илья.

– Ну, а если нравлюсь – женись!

– Вон ты какая, – сказал Илья. – Я к тебе по-хорошему, а ты сразу – женись.

– Ну, а чего ж? Чай, от тебя не убудет?

– Я еще парень молодой, рано мне жениться. Погулять еще хочу.

– Ну, гуляй, гуляй. Смотри, догуляешься.

И пошла дальше. Посмотрел Илья ей вслед: талия тонкая, бедра широкие, волосы густые. И идет хорошо. Иная, как корова ходит, а эта ничего, ровно ноги кладет – ать-два, ать-два. Чем не жена богатырю? Как говорится, лучше синица в руках…

– Бог с тобой! – крикнул Илья ей вслед. – Уговорила, женюсь.

Через неделю свадьбу сыграли. Свадьба была веселая, два села собрались в надежде поесть на дармовщинку. Подруги невесты осыпали молодых хмелем, пели песни сомнительного содержания. Одна из подруг, улучив момент, в сенях даже пыталась поприжать Илью к стене, но тот оказался на высоте и вывернулся.

Приезжий поп зачитал по бумажке о добродетелях жениха и красоте невесты, повенчал и заторопился за стол – есть поросенка.

– Куда так спешишь, отче? – недружелюбно спросила его мать Ильи Муромца. – Боишься, что не хватит?

– Может и не хватить, – отвечал поп. – Поросенок один, а вас, дармоедов, много.

Оскорбленная Ефросинья Александровна ушла в дальний угол и пила там горькую, пока ее не вытащили гости и не заставили плясать со старостой.

– Да не буду я с ним плясать, – кокетничала она. – Он старый хрен.

– Не старый, не старый, – кричали гости. – Пляши!

Ефросинья и староста заскакали друг вокруг друга, выделывая руками и ногами всевозможнейшие кренделя. Следом за ними пустились в пляс и остальные. Илья глядел на все это безобразие помутившимся от самогона взором – все казалось ему гадким и противным. Он повернулся к невесте – та как раз скакала в ритме танца, была распарена и дышала тяжело.