Подлунный квест

Кащеев Денис Георгиевич

Что до меня, то мне как раз пришло в голову, как можно попытаться извлечь из этой нежданной встречи пользу: не для себя, для Воронцовой. Хотя косвенно и для себя, конечно, тоже.

Петров-Боширов как раз поднял над «Москвичом» полотняный тент — помнится, Огинский так поступал, когда не хотел, чтобы разговор в «манамобиле» подслушали — надо полагать, это был более надежный способ, нежели обычная пальцевая маскировка. Все посторонние звуки — скрип снега под колесами коляски, шепот ветра, сердитое карканье вороны на верхушке разлапистой ели — разом исчезли, но прежде, чем жандарм

успел перейти к делу, я его опередил:

— Господин ротмистр, я хотел бы сделать заявление!

— Заявление? — не без удивления переспросил офицер. — И о чем же?

— О притеснении молодой графини Воронцовой со стороны неких неустановленных лиц! — выдал я заготовленную фразу.

— Вот как? — слегка приподнял брови Петров-Боширов. — Сдается мне, Милана Дмитриевна вовсе не из тех, кого можно безнаказанно притеснить!

— Увы, похоже, кто-то сподобился рискнуть, — бросил я. — Ее семейные предприятия атакуют недоброжелатели! Рейдеры! Это настоящий заговор…

В течение следующих пяти минут я излагал жандарму то, что нам удалось выжать нынче днем из путаных отчетов Стамболи. Ротмистр слушал внимательно, иногда хмурясь, иногда кивая, но никаких уточняющих вопросов не задавал — ни по ходу моего рассказа, ни когда я закончил. Спросил лишь в самом конце:

— У вас все, молодой князь?

— А этого мало? — прищурился я.

— Смотря для чего, — невозмутимо пожал плечами мой собеседник. — Для того, чтобы просить руководство Федоровки заменить управляющего имущественным комплексом молодой графини — как не справляющегося со своими обязанностями — сего, пожалуй, будет достаточно. А вот для вмешательства в дело III Отделения — в моем лице — оснований я, признаться, не вижу вовсе. Прошу меня простить, но хозяйственными спорами мы не занимаемся.

— Тут не просто хозяйственный спор! — как видно, не выдержав, вмешалась в нашу беседу Муравьева — до этого момента она предпочитала хранить сосредоточенное молчание. — Господина Стамболи намедни отравили — разве это не преступление?

— Насколько мне известно, в тот день в московском «Макдоналдсе» пострадали еще несколько клиентов, — заметил Петров-Боширов. — И помимо господина Стамболи, никто из них никакого отношения к дому Воронцовых не имеет. Земская полиция занимается вопросом — вероятно, по результатам розыска к владельцам и персоналу ресторана будут применены надлежащие меры — вплоть до закрытия заведения и ареста виновных. Но покамест сие выглядит как досадная халатность, а вовсе не как злой умысел, тем более — не как часть какого-то коварного плана.

— Хорошо, а забастовка на добыче пыльцы? — вернул я себе инициативу в разговоре.

— Обычный трудовой спор, — развел руками ротмистр.

— А банкротство ключевого поставщика? — не отступал я.

— Неизбежный предпринимательский риск.

— Ладно, а авария на фабрике? Наверняка она была подстроена!

— Сударь, за сим вашим «наверняка» стоит что-то помимо голой фантазии? — поинтересовался жандарм.

— Авария произошла без видимых причин!

— Merde случается… Прошу прощения, сударыня, — покосился мой собеседник на Машу. — Но опять же, сие — сугубо сфера компетенции земской

полиции, — продолжил он прежним невозмутимым тоном. — Наверняка они уже провели свой розыск. Я, конечно, могу запросить у них справку по делу — в неофициальном порядке…

— Будьте так любезны, запросите! — ухватился я за это предложение — большего, по ходу, ждать от Петрова-Боширова не стоило.

— Что ж, так я и поступлю, — кивнул жандарм. — А теперь, молодой князь, если позволите, у меня тоже будет к вам небольшая просьба…

— И какая же? — быстро спросил я.

— Я читал ваш сибирский рапорт. Но мне хотелось бы услышать о том, что произошло в пятне, так сказать, из первых уст…

— Зачем? — вырвалось у Муравьевой — должно быть, невольно.

— Меня интересует лишь то, что происходило в избе нигилистов и в непосредственной близости от нее, — ответил ей офицер — вроде бы совсем не на тот вопрос, что она задала.

Но, может быть, как раз на тот, что остался не высказан прямо: «То, как вы расправились с той чернью — ваше дело, сударыня», — лично я услышал именно это. Как, кстати, и чуткая Оши.

«Такое впечатление, что господин ротмистр прекрасно обо мне осведомлен!» — озабоченно пробормотала дух.

«Тогда не удивлюсь, ежели едем мы не к наместнику, а прямиком в III Отделение!» — ахнула Маша.

«Петров-Боширов не дурак, — заметил я. — Но если бы он собирался нас арестовать — так бы и сказал».

«Мало ли, какие у него могут быть резоны темнить до поры!»

«Предлагаешь рвануть через борт и податься в бега?» — хмыкнул я.

Уже давно покинув территорию усадьбы, наша коляска весьма споро катила по тракту, и открытые заснеженные луга по обе его стороны отнюдь не походили на место, где можно было бы укрыться от погони — тем более, если преследовать тебя возьмется III Отделение.

«Нет, но…»

«Вот и правильно! Плохая идея!»

— С чего вы хотите, чтобы я начал? — задал я вопрос жандарму, всем своим видом демонстрируя готовность к сотрудничеству — затянувшаяся пауза и так уже наверняка выглядела подозрительно.

— С момента, как вы пришли в себя в плену у нигилистов, — словно и не заметив заминки, ответил ротмистр. — И пожалуйста, как можно подробнее! Важной может оказаться абсолютно любая мелочь!

— Ну что ж, — кивнул я, собираясь с мыслями. Подробнее, так подробнее. — Сначала — еще прежде, чем открыть глаза — я почувствовал запах. Пахло дымом, а кроме того, будто бы, кислым молоком. И еще мятой…

На этот раз мой рассказ длился куда дольше, чем предыдущий, о проблемах Миланы. Да и слушал Петров-Боширов совсем иначе: то и дело что-то уточнял, переспрашивал, просил припомнить новые детали. Больше всего жандарма интересовало даже не то, что делали и говорили Олег с Ольгой, а моменты, на первый взгляд, совершенно несущественные: оттенок копоти на потолке, вкус варева, которым нас потчевали, наличие ржавчины на удерживавшей меня цепи… А еще — обстановка в избе: мебель, вещи, двери и окна… Так, словно наведаться туда самому и посмотреть собственными глазами никакой возможности у моего собеседника почему-либо не имелось.