Подмененная

Карр Филиппа

В общем-то, я была довольна их обществом. Я находила, что оба интересны и по-своему забавны. К тому же они открыто выражали свое восхищение мной, а я была достаточно тщеславна для того, чтобы радоваться этому.

Жан-Паскаль был идеальным партнером для танцев. Я обожала танцы и, благодаря усердию мадам Перро, в паре с ним танцевала действительно хорошо.

Говорили, что со стороны мы выглядим прекрасной парой.

Я кое-что узнала об этих людях. Жан-Паскаль занимался импортом вина и периодически ездил во Францию.

— Видите

ли, мне следует что-то делать, — сказал он. — Согласитесь, я ведь не могу целыми днями танцевать.

Он был весьма непростым человеком. Мне кажется, в душе он был циником и реалистом. Он возлагал большие надежды на то, что в один прекрасный день во Франции произойдет реставрация монархии и тогда он вернется на родину, будет жить в своем старинном замке и вести тот образ жизни, к которому он привык в правление его добрых друзей — императора Наполеона III и императрицы Евгении.

— И это может произойти? — спросила я его.

Он пожал плечами:

— Все возможно. У правительства есть некоторые сложности. Оно склоняется то в одну, то в другую сторону. Наша великая трагедия — это та проклятая революция. Если бы мы сохранили монархию, все было бы сегодня отлично.

— Но это случилось уже сто лет назад.

— И с тех пор у нас не было порядка. У нас появился Наполеон, мы вновь становились великой державой… но теперь… эти коммунары… Я все-таки надеюсь. Поэтому я и езжу во Францию. Я ввожу сюда вино, чем оказываю Англии большую помощь. Ни одно вино в мире не может сравниться с французским.

— Немцы не согласились бы с вами.

— Немцы! — Он презрительно щелкнул пальцами.

— Ну, знаете ли, они вас поколотили, — злонамеренно напомнила я ему.

— Мы сваляли дурака. Мы не поверили в их силу, поэтому они пришли и все разрушили.

— И теперь в Европе появилась великая держава — Германия.

— Это трагедия. Но в один прекрасный день мы вернемся.

— Вы имеете в виду французских аристократов?

— И тогда вы увидите все сами.

— Ну что ж, теперь у вас есть связи в Англии: Ваша сестра замужем за одним из наших парламентариев.

Он кивнул:

— Да, это хорошо.

— Для вашей сестры?

— Да, для моей сестры.

Я задумалась, знает ли он о настроениях своей сестры. Впрочем, скорее всего, они его не заботили.

Он в любом случае считал бы это удачным браком, поскольку Бенедикт Лэнсдон был богат и считался восходящей политической звездой, возможно, с блестящим будущем.

Выяснилось, что у Жан-Паскаля есть планы жениться во Франции. Его дама сердца имела отношение к императорскому семейству. В данный момент это казалось малозначительным, но в случае реставрации монархии — ну, уж тогда Жан-Паскаль оказался бы в исключительно выгодном положении. Тем не менее, пока он выжидал. Ситуация еще не прояснилась.

Естественно, он не выкладывал мне все это прямо, но в то же время не пытался скрыть факты.

Хотя я находила его достаточно любопытным субъектом,

были в его натуре черты, вызывавшие мое недоверие и даже отталкивающие. Скажем, манера смотреть на меня и на других женщин. Наверное, это называется вожделением. В том, что он был чувственным мужчиной, я не сомневалась. Это я поняла давно, увидев, какие взгляды он бросает на хорошеньких служанок; да и в его речах постоянно присутствовала какая-то недоговоренность, которую я предпочитала не замечать. Впрочем, следовало предполагать, что он, с его знанием женщин, понимает мое отношение к нему.

Похоже, он относился к моей невинности с некоторым презрением, как к отсутствию сообразительности, к девичьей неопытности, и, как мне казалось, намекал на то, что готов ввести меня в мир неведомых мне радостей.

Надеюсь, я достаточно ясно давала понять, что не собираюсь обогащаться опытом благодаря ему. Но он был так уверен в своих безграничных познаниях в этой области, что считал, будто знает меня лучше, чем я сама знаю себя.

Ситуация была интригующей, и мне не хватало Патрика. Его отсутствие компенсировали лишь его еженедельные письма, и я находила, что в обществе Жан-Паскаля время летит быстрее.

Кроме того, был еще и Оливер Джерсон. Он был весел, умен и очарователен. Появлялся он не во всех домах. Видимо, наиболее аристократичные мамаши считали его не вполне достойной партией. Как бы то ни было, я встречалась с ним довольно часто, и он всем своим поведением показывал, что ему доставляет удовольствие мое общество.

Итак, тайно обручившись с Патриком, я могла наслаждаться светской жизнью без чувств озабоченности и неуверенности, которые в свое время угнетали бедняжек Морвенну и Елену. Я беспечно предавалась развлечениям, насколько это было возможно в разлуке с Патриком.

Так пробежали месяцы, и сезон приблизился к концу.

В это время Бенедикт с женой отправились отдохнуть в Мэйнорли, и я, конечно, поехала вместе с ними.

ПРИВИДЕНИЕ В САДУ

Приезд в Мэйнорли после долгой разлуки с ним возбуждал множество чувств.

Вновь нахлынули воспоминания о маме.

Я не могла забыть об этих запертых комнатах, которые оставались в неприкосновенности с момента ее смерти; и вообще этот дом, в отличие от лондонского, был мне очень дорог.

В Лондоне я обычно выходила с Морвенной и Еленой; мы отправлялись за покупками либо заходили к ним в гости, а Бенедикта я не видела целыми днями, поскольку он был занят делами в палате общин. У Селесты были свои подруги — такие же, как она, жены парламентариев, поддерживавшие знакомства друг с другом. В Мэйнор Грейндж все было по-другому. Все казались близки друг с другом, и я ощущала от этого некоторое замешательство.

Дети обрадовались встрече со мной, и первые дни я провела в основном в их обществе, выслушивая рассказы о том, что произошло во время моего отсутствия.