Подметный манифест
Шрифт:
– Ну, Иван Иванович, на прощанье повернись-ка ты к этим молодчикам, дай им на тебя глянуть, - попросил Архаров.
Каин невольно повернул голову. И тут случилось нечто, для Архарова вовсе неожиданное. С диким криком «Он! Он самый!» все трое повалились на колени. Указать на Каина руками они не могли, руки у каждого были связаны за спиной, и потому указывали всклокоченными бородами.
Всякому, кто ведет следствие, приятно, когда предполагаемого преступника всенародно опознают его сообщники, но Архаров вдруг увидел
– Он! Он, злодей! Он в санях приезжал! Он с атаманом шептался! Он хлеб и сало привозил!
– наперебой докладывали налетчики, Каин же стоял, остолбенев и даже приоткрыв рот. Наконец он опомнился.
– Ну, ваша милость! Утешил!
– крикнул он Архарову.
– Самых голосистых, небось, выбрал!
– Ваня… - сказал Архаров.
Ваня Носатый не услышал - а лишь увидел движение губ. Нисколько не помедлив, он кинулся усмирять налетчиков - и в четыре оплеухи покончил с шумом.
– Прикажете увести, ваша милость?
– обратился он к Архарову.
– Уводи, Ваня, - сказал обер-полицмейстер. Ваня посмотрел ему прямо в глаза. И если мысль через взгляд передается, то архаровскую мысль бывший каторжник прекрасно уловил. Это была безмолвная благодарность.
– Им бы на театре злодеев представлять, - презрительно молвил Каин, когда налетчиков выпихнули из кабинета.
– Что это ты, сударь, таких дураков выбрал? Да и не научил толком.
– Не бывал ты, выходит, на Виноградном острове?
– спросил Архаров.
– Бывал смолоду, знаю, что за место.
– Да и не только смолоду…
Архаров был страшно зол и на дураков-налетчиков, и на Каина, сумевшего соблюсти достоинство и не поддавшегося страху, и на самого себя - мог же задуматься, как будет выглядеть таковое опознание…
– Ты, сударь, не тот след берешь, - сказал неожиданно Каин.
– Под плетьми мои дружки бывали… гляди - наврут с три короба!… А вот как Бог свят - зря ты меня обвинил. И дурачье это зря приводил. Никто меня в Москву не прислал, никому не служу! Попомнишь мои слова!
Он открыл дверь и замер на пороге.
Архаров понял - там, в коридоре, торчит его буйное воинство, включая канцеляристов. Всякому любопытно, о чем будет беседа у обер-полицмейстера с Ванькой Каином.
– Пошли вон, сукины дети!
– рявкнул он и, сжав кулаки, продолжал весьма миролюбиво.
– Иван Иванович, не обижайся - на тебя поглядеть сбежались. Давно такого дива на Москве не бывало. Надумаешь что рассказать - приходи. А сейчас мне недосуг. Абросимова ко мне! Щербачова ко мне с бумагами!
Каин, не прощаясь, вышел.
Клаварош, молча сидевший в уголке, встал, но не подошел - стало быть, сказать ему было нечего. Архаров поглядел на него - француз
– Тот человек, кажется, ростом был выше. Но я, ваша милость, сидел на лошади…
– Ступай, мусью.
Клаварош тут же выбежал из кабинета и увидел спину Каина. Каин медленно шел по коридору, ставшему удивительно узким - столько туда набилось народу. Молча вышел, спустился с крыльца, обернулся - во всех окнах торчали любопытные рожи.
И ушел в сторону Никольской.
– Ну, будет, будет! Пошли, пошли!
– так приговаривая, Тимофей разогнал архаровцев и, пока Щербачов с бумагами входил в кабинет, заглянул туда. Архаров сидел за столом, крепко задумавшись.
– Пошли вон, - вдруг сказал он Абросимову и Щербачову.
– Ваню ко мне Носатого.
Шварцев подручный вошел и встал перед столом. Он глядел на Архарова сверху вниз, как глядит наставник на не выучившего урок ученика - без злобы, с некоторой укоризной.
– Ваня, что это они как с цепи сорвались?
– тихо спросил Архаров.
– Сбесились? Думали, опознают - и тут же я их развязать велю?
– То-то и оно, что вы, ваша милость, в остроге не сиживали, - отвечал Ваня.
– Народишко глупый, угодить вам они решили. Их ведь только о том и спрашивали, и в подвале, и в остроге, кого видели на острове. Вот и вздумали, что коли им кого показывают - тот человек, стало быть, и на острове бывал.
– Соврали, значит?
– Соврали, ваша милость. И будут врать… даже коли им подлинного злодея предъявить, скажут, что признали, хотя в глаза его ни разу не видывали…
– Вот ведь сукины дети…
Ваня подождал, не будет ли еще чего сказано. Однако Архаров молчал, и Ваня отступил к дверям.
Он прекрасно понимал состояние души обер-полицмейстера. Архаров в глазах Каина блистательно опозорился. И объяснять теперь, что никто не научил налетчиков этим крикам, было нелепо. Ване было несколько обидно за начальство и в то же время он обер-полицмейстером был недоволен - мог же, должен же был Архаров предвидеть, что налетчики устроят из опознания дурацкую комедию. То-то теперь потешается Каин…
В Ваниной жизни случались и победы, и поражения. К сорока годам он и от тех, и от других порядком устал. Захотелось не взлетов и падений, а основательности. Архаров ему эту основательность обещал и дал. Пусть в подвале у Шварца - уж какую мог, такую и дал. А теперь вот опозорился… хотя Ваня-то мог предвидеть подобное, он-то уж знал, чего ждать от острожных сидельцев…
– Ваша милость, - сказал Ваня.
– Чего тебе?
– Каин-то - чистая крыса в кафтанишке этом…
Архаров удивленно посмотрел на него. В полицейской конторе не было заведено, чтобы подчиненные без спросу обращались к обер-полицмейстеру со всякими затеями и примечаниями. Особливо те, что служат в подвалах.