Подметный манифест
Шрифт:
Архаров задумчиво глядел на театр. Место на отшибе, пока что - малолюдное, но ведь, коли бы улицы не были заполнены экипажами беженцев, добраться сюда, к тому же - летом и в сухую погоду, можно запросто. Добирались же знатные господа и при покойной государыне Елизавете Петровне, и при ныне здравствующей Екатерине Алексеевне, - и ничего, не жаловались…
Он чуть подтолкнул Фетиду каблуками под пузо и поехал к подъезду.
Там, подняв голову, он долго глядел на окна, словно надеясь увидеть человеческое лицо. Увидел же, что окна не столь грязны, как полагалось бы в доме, куда после чумы люди так
– Дядя Афанасий, а что, можно ли тут дом снять?
– спросил Архаров, вернувшись.
– Большой дом, чтобы устроить его на барский лад?
– Тут-то? Нет, ваша милость. В Немецкой слободе разве. Или за Яузой - там напротив Анненгофского дворца недавно господин канцлер свой дворец поставил, и с флигелями, и с террасами, и гроты у него в парке, и фигурные пруды. А ведь был пустырь пустырем, одни хибары да болото замерзевшее…
– Какой еще канцлер?
– удивился Архаров.
– Господин Бестужев Алексей Петрович…
– Так он уж помер давно.
Дядя Афанасий задумался.
– И верно, ваши милости, помер… Да и дворец сколько-то хозяев переменил, а построен он был… еще до войны, поди, был построен?
– Нынешней?
– удивился Левушка.
– Нет, тогда не турку, а прусского короля воевать ходили.
– Так это когда было? Меня еще, поди, на свете не было! Недавно, говоришь, построен?!
– Ладно тебе, Тучков. Держи, дядя, - Архаров дал старику рубль.
– Возвращаемся. Нам тут мельтешить не с руки.
Левушка расспрашивать не стал, а конюх Григорий - тем более.
На Лубянке же их ожидала странная новость от князя Волконского. Пугачев пробыл в Казани недолго - как будто брал город лишь для того, чтобы освободить свою первую, законную, жену Софью с детьми. Ее еще генерал-аншеф Бибиков покойный туда отправил на жительство.
Подробности были неприятны - сперва многие солдаты и казанские обыватели перешли на сторону самозванца, а генерал-майор Павел Сергеевич Потемкин (троюродный брат нового фаворита), только что возглавивший в Казани секретную комиссию, не растерялся и с командой в триста человек заперся в высоком казанском кремле. Завалив ворота бревнами, Потемкин оглядел крепость, и понял - в ней более семи дней не продержаться. Он ждал беды от пугачевской артиллерии, но все оказалось иначе - городской пожар подступил к кремлю, самозванец же, напротив, и войска отвел от него подальше, боясь огня, и артиллеристы его не сразу приноровились. Однако удалось им зажечь деревянные постройки и крышу спасского монастыря в кремле, чем немало перепугали маленький гарнизон. Солдаты заволновались, Потемкин велел казнить двух смутьянов и уж готовился пустить себе пулю в лоб. Тем временм войско самозванца грабило и жгло город, вешая без суда и следствия всех, о ком хоть кто-то сказал, что будто бы из дворян…
Но наутро к городу подошел отряд подполковника Ивана Михельсона.
Дальнейшее казалось то ли чудом, то ли какой-то непонятной и опасной ошибкой. Выходило, что восемьсот человек под командой Михельсона разгромили двадцатитысячное войско маркиза Пугачева.
– Мать честная, Богородица лесная, а куда же он, злодей чертов, подевался?
– спросил Архаров.
А
Но ломать голову было некогда - за дверью уже маялся Максимка-попович.
Он доложил: открыто никакая девица при княжне Долгоруковой не появлялась, но окна во втором жилье завешены, а хозяйка посылала человека с запиской к госпоже Шестуновой. Кроме того, она велела доставить свой экипаж к кузнецу, хотя никто из соседей не упомнит, чтобы карета ломалась. Стало быть, собирается в дорогу.
– Многие собираются, - сказал на это Архаров.
– Неудивительно. Еще что?
– Еще во французские лавки посылала за лентами и шитьем.
– Она там, - заявил Левушка.
– Еще что?
– продолжал расспросы Архаров.
– Письмо в Санкт-Петербург отправляли.
– Чего ж тебе еще?
– Левушка, как всегда, был нетерпелив.
– Едем к ней, заставим признаться!
– Погоди, Тучков, дело деликатное. Сам же вопил…
– Ни черта я не вопил, - обиделся Левушка.
Максимка-попович, видя, что между обер-полицмейстером и его лучшим приятелем затевается ссора, попятился к двери и выскользнул из кабинета.
Меж тем оба, и полковник Архаров, и поручик Тучков, понимали, что прикосновение к такой тайне, как происхождение Вареньки, с учетом привезенных из столицы сведений, может быть для обоих опасно. И потому они молчали, не обмениваясь никакими сомнительными любезностями.
Коли Варенька действительно дочь государыни, о чем помыслить даже жутко, то поди угадай - не потому ли статс-дама Долгорукова переселилась в Москву, что выполняла приказ царицы и присматривала за судьбой девочки, доверенной старой княжне Шестуновой? Причем Шестунова-то как раз и могла ничего не знать об этой интриге. А получать через Долгорукову приказания от неведомо благодетеля, в том числе - и касательно Варенькиного брака. Коли государыня хотела видеть Вареньку при дворе, дабы оказывать ей покровительство, - так нет ничего умнее, чем сделать ее княгиней Гореловой. А вот что она, сидя в своем Санкт-Петербурге, знает о тайных и темных похождениях князя Горелова?
А коли знает - то кто и на кого тут наладил ловушку?
– Ч-черт, пока не забыл… - пробормотал Архаров.
– Максимка! Ну-ка сыщи мне!… Ч-черт, все в разгоне… Ну хоть кого-нибудь!…
Левушка вздохнул - хотелось что-то делать, а не торчать в архаровском кабинете, соответственно принятому у архаровцев определению: аки хрен на насесте…
Вошел Михей Хохлов - здоровенный дядя, на которого изначально весьма покушался Шварц, но Архаров оставил богатыря себе, решив, что в подвале и без того довольно народу.
– Слушай, Хохлов. Надобно докопаться, что делается в Лефортове, в старом театре. Кто-то там хозяйничает. Отправляйся-ка на ночь глядя.
– А где тот театр, ваша милость?
– спросил Михей.
– Тучков, нарисуй ему, - распорядился обер-полицмейстер.
– Ты там особо не воюй, только приглядись и доложи. Коли карету с гербом увидишь - герб запомни. Особливо наблюдай, нет ли там бабы, средних лет, одетой богато, тощей, как вобла, рожа с кулачок, ростом мне вот посюда, и все руки в перстнях…