Подметный манифест
Шрифт:
И точно, подумал Левушка, знает, коли ловко выманил эту сумбурщицу из дома княжны Долгоруковой.
Варенька задумалась.
– Вы при нашей беседе будете?
– спросила она.
– Буду, разумеется. Вам, сударыня, кто-то наговорил, будто подчиненные господина Архарова плохо воспитаныи что сам он страшнее чумы, - с досадой отвечал Левушка.
– Кабы госпожа Долгорукова вашей встрече с обер-полицмейстером не препятствовала, все было бы, как в свете делается - вы бы в присутствии пожилой дамы с господином Архаровым беседовали сколь угодно долго. А у нас тут пожилых дам нет, но наедине
Варенька, решившись, стала подниматься по лестнице, Канзафаров без спросу пошел за ней. Он все еще видел в Вареньке невесту своего покойного хозяина и полагал обязанностью защищать ее всюду, даже в особняке обер-полицмейстера. Левушка поглядел на эту пару снизу, хотел было оставить Степана внизу, но передумал - Варенька знала, что это денщик Фомина, знала также, как он пытался ее спасти, и коли ради ее доверия придется посадить в кабинет Канзафарова, то и пусть… лишь бы не пришлось среди ночи искать пожилую даму с безупречной репутацией!…
Сам он был немного разочарован встречей.
Портрет на груди сделался ему привычен и даже необходим - он часто глядел на крошечное красивое личико, на девушку-дитя с печальными глазами. Точно так же ему, всегда бодрому и готовому веселиться, нужны были песни господина Попова, написанные словно бы от лица несчастного любовника. И он вполне искренне и бодро пел, сам себе аккомпанируя на клавикордах, такой, к примеру, нежный куплет:
Хоть и ведаю, к несчастьюИ к мучению себе,Что, прельщенный лютой страстью,Неугоден я тебе;Но, твоей отдавшись волеИ заразам милых глаз,Вольностью не льщуся болеЯ по самый смертный час.Далее в песне следовало удивительное воспоминание о будущем - любовник прежалостными стихами рассказывал, как он умрет с именем своей красавицы на устах; она же, равнодушная, явится к гробу, чтобы произнести краткую эпитафию. И все это Левушка превосходно изображал голосом и аккордами, да так, что у самого порой слезы на глаза просились. Однако было это особой утонченной игрой души, и коли бы не красота слов, не красота музыки, то и не разыграла бы душа сама для себя сию трагическую пастораль.
Живая Варенька, не столь прекрасная, как на портрете, болезненная и сумбурная, не вовремя произносящая возвышенные речи, та Варенька, которую он встретил в переулке у калитки, которой не сразу сумел объяснить, кто он таков и для чего тут бродит, показалась ему в эту ночь даже недостойной своего мечтательного живописного образа. И Левушка, доставив ее в архаровский особняк, все время пытался понять - для чего же он все это время не расставался с миниатюрой? Совесть, однако, подсказывала: миниатюра спасла ему жизнь, а неблагодарность - грех. И он был смущен, как бывает смущен всякий, раскрывши кошелек, где должны лежать золотые червонцы, но обретши там медные пятаки.
Не давая воли таким странным размышлениям, Левушка взбежал по лестнице - как и положено длинноногому вертопраху, через две ступеньки.
Архаров
Никодимка в дорогой ливрее торчал снаружи, чтобы соблюсти приличие и доложить о гостье. Посылать его возиться с кофейником - нелепо, а только он и умел приготовить напиток должным образом, чтобы аромат заполнил весь особняк. А подавать конфекты со сладостями без кофея тоже как-то странно - словно малое дитя в гости принесли…
Саша, тоже принаряженный, стоял у расписного шкафа-бюро. Он все приготовил - бумагу, свежие чернила, несколько новых перьев собственноручно заточил по своему вкусу. Словом, являл собой прекрасного секретаря - и только отрешенный вид свитетельствовал, насколько он сейчас томится без своих астрономий.
Дверь открылась - и Никодимка, вроде бы вышколенный, доложил радостно и с совершенно неожиданними выкрутасами:
– К вашим милостям особа персоны дамского сословия изволят пребывать! И господин поручик Тучков при ней тут же состоит!
Архаров понял, что пора привлекать к воспитанию Шварца и Ваню Носатого.
Но Никодимкина дурость пошла на пользу делу. Варенька невольно засмеялась. Так, смеясь, и вошла, а обер-полицмейстер встал и достойно поклонился.
– Вот, Николай Петрович, госпожа Пухова, как вы изволили предусмотреть, - сказал, появляясь в кабинете, Левушка.
– Мы встретили госпожу Пухову у дома ее сиятельства, предложили воспользоваться экипажем. Госпожа Пухова любезно согласилась…
В кабинете появился Канзафаров, и более того - каким-то извилистым движением проскользнул и встал у печки Никодимка. Ему страх как было любопытно, что за молодую девицу привезли к барину на ночь глядя.
– Сударыня, как вы нашли господина Савина?
– первым делом, помня, что Варенька сорвалась и помчалась к человеку, уже второй раз спасшему ее из беды, спросил Архаров.
– За ним в моем доме превосходный уход, господин Воробьев дважды в день навещает, рана заживает…
– Ах, господин обер-полицмейстер, кабы мне кто сказал, что вы у себя своих полицейских лечите!
– перебила Варенька.
– Я не знала, что такое возможно, право, не знала!
Рассказывать при свое особое отношение к Федьке Архаров не стал.
– Я, сударыня, рад вашему визиту, потому что вы убедились, что господин Савин выздоравливает, - с большим достоинством приступил к делу Архаров.
– А теперь, коли ответите на некоторые вопросы, буду вам весьма признателен. Вы знаете, для чего я приезжал к госпоже Долгоруковой…
– Искали, кто потерял какую-то крамольную бумагу, а ее никто не терял, ваши люди обознались, господин обер-полицмейстер, - с полной уверенностью заявила Варенька.
– Анна Сергеевна очень строго дом ведет, никто бы не посмел.