Подметный манифест

Трускиновская Далия Мейеровна

Потом он поехал домой и неожиданно для себя напился в обществе Меркурия Ивановича и поручика Тучкова. Просто взял да и выпил почти все, что стояло на столе. Наутро даже не мог вспомнить, как его доставили в спальню.

Сборы затянулись - вместо кофея Никодимка отпаивал барина рассолом. Левушка, сидя напротив (дело было в спальне) утешал и оправдывал друга на разные лады. Сам он тоже был не в лучшем виде. Наконец удалось выехать и добраться до Рязанского подворья.

В коридоре Архарова смиренно дожидался плотный мужчина низкого звания, в праздничном для своего сословия кафтане - длинном, темно-коричневом, застегнутом сверху на серебряные

лапки. Кафтан, сдается, шили на кого-то более статкого - посетителю он был до лодыжек. Круглую шляпу он держал подмышкой, но снял ее, видимо, недавно - зачесанные на лоб смоляные короткие прядки лежали, примятые ею, ровнешенько. Рядом стоял Клашка Иванов.

–  Ваша милость, - как-то нерешительно обратился этот человек к Архарову.

–  Чего тебе?

–  Вы меня, поди, позабыли…

–  Позабыл, - согласился Архаров.
– Много вас тут прибегает, каждое рыло не упомнишь.

–  Да я-то вас помню! Премного и чувствительно вами благодарны… - заковыристо выразившись на господский лад, мужчина замолчал.

–  Да говори уж, чего встал!
– прикрикнул бойкий Клашка.
– Ваша милость, спозаранку стоит.

–  Канзафарова ко мне. Тимофея. Абросимова. Этот пусть подождет.

У Архарова теперь была главная забота - изловить Брокдорфа и доктора Лилиенштерна. Он выслушал доклад Абросимова - десятские ничего про этих двух не слыхали, доктор не возвращался, опрошены многие немцы, булочники и сапожники, никто ничего связного не сказал, и по всему выходило, что искать преступную парочку придется долго - Москва велика, и коли они забились, допустим, в Кадаши, то могут просидеть там, пережидая переполох, очень долго.

–  Искать, сукины деть, искать по всем закоулкам, из-под земли вырыть, - приказал Архаров. И, когда подчиненные выходили, увидел в открытую дверь ожидавшего посетителя и поманил его пальцем, а заодно движением той же руки задержал у себя Клашку и Канзафарова.

Мужчина вошел и перекрестился на Николая-угодника.

–  Ну?
– спросил Архаров, думая одновременно, что следует послать Никишку в «Татьянку» за рассолом.

–  Десятский у нас, Федот Званцев, сказывал - надобно доносить, коли кто против государыни кричит… - доноситель посмотрел на обер-полицмейстера с надеждой, что уж это преступление должно вызвать хотя бы любопытство.

–  Иванов, в канцелярию его, - велел Архаров.
– Ты там все досконально обскажи, писаря запишут, да покороче - кто кричал, когда, не называл ли каких имен. Ступай.

Клашка подтолкнул мужчину и повел его, придерживая за плечо, к двери, но тот с неожиданной ловкостью развернулся и вновь оказался перед Архаровым.

–  Ваша милость!
– словно опомнившись, быстро заговорил он.
– Не велите казнить - а только я такое видел, что и сам не ведаю, к чему оно!

–  С этим - к попу!
– тут же отвечал Архаров.
– Мы видениями не занимаемся! Иванов!…

Он хотел приказать, чтобы странного просителя выставили в тычки, но тот вдруг рухнул на колени.

–  Ваша милость! Дозвольте молвить! Коли понапрасну пришел - так изругайте матерно, да только молвить дайте!

–  Изругать - с особым удовольствием, - тут же согласился Архаров.
– Ладно, говори, да покороче.

Мужчина поднялся и заговорил на удивление деловито.

–  Мы, ваша милость, домишко имеем в Трехсвятительском переулке. И тесть мой хворает, потому ночью кричит, встаем, его обихаживаем. Вот и вышло, что я после вторых петухов на дворе оказался.

А дворы у нас какие - ступеньками, все слышно и видно, что у соседей делается. Слышу - лошадь заржала, люди загомонили. Что, думаю, за езда и за гостевание среди ночи? Вот и пошел на голос, мало ли что… воры, может, лезут, так десятских позвал бы. А там у ворот чуть не драка. Трое на троих, но, ваша милость, те трое, которых бьют, по-немецки ругаются, а те, которые бьют - на неведомом наречии, хотя с русским схоже. Черемись, должно, либо еще какая мордва. И дошло до государыни… Немцы-то порой по-русски словечко вставляли. Один шумит - я-де государыне жаловаться стану. А тот ему - я-де вашу государыню… да так покрыл, что я отродясь не слыхивал…

–  И это все?
– спросил Архаров, держась за голову.

–  А мало, что ли? И потом немец еще по-русски говорил - я-де доктор, я-де больного принимал, куда меня затащили?…

–  Немец? Доктор?

–  Так, ваша милость, больной-то при них и был! Они его уронили! С телеги потащили и уронили! А я так думаю - его до смерти зашибли, тащили, как мешок.

–  Где тот двор?

–  В Трехсвятительском, ваша милость, я покажу! А там, коли угодно припомнить, местность неровная, горки, и я со своего двора вижу соседский двор, и гляжу - немца-доктора-то не в дом повели, а через двор еще куда-то… и пропали, ваша милость, как сквозь землю провалились… и голосов не слыхать… Я наутро нарочно к соседской калитке подошел, там кума моего племянница живет в услужении, спрашиваю: что, Глаша, за шум ночью вышел. А она бойко так отвечает: не было шума, дяденька, все спали! Девка молодая, чего ей врать? А я голоса-то своими ушами слушал… Ну, думаю, не примерещилось ли?… Государыню-то громко честили…

–  Нет, братец, не примерещилось, - утешил Архаров.
– Тимофей! Жеребцов! Ивановы! Кто там есть?!

Архаровцы, спеша на зов, заполняли кабинет.

–  Так и не вспомнили меня, ваша милость?
– спросил мужчина.
– Семенов я, Иван.

–  Ну и что?

–  Вы денежки мои в кипятке варить изволили!

–  Денежки в кипятке варить?… - Архаров даже растерялся и посмотрел на Степана Канзафарова. Тот тоже не сразу понял, однако догадался первым.

–  Ваша милость, мясник он! Кошель у него из лавки стянули! Мы в «Татьянку» за кипятком бегали! Сало наверх всплыло!

–  И верно.

Архаров подошел к Ивану Семенову, остановился - глаза в глаза.

Тот испуганно попятился.

–  А кабы я тебе кошель не вернул, ты бы сюда со своими сведениями и не пришел?

–  Так ваша милость! Нельзя же иначе!
– убежденно отвечал мясник.
– Вы - нам, мы - вам, на том порядок и стоит. Так не бывает, чтобы без этого! Так оно по-божески!

–  Нет у тебя понятия о верноподданном долге, - огорченно сказал Архаров.
– Вы - нам, мы - вам, а где же у тебя, дурака, долг?

–  Так вот же он и есть. Архаровцы… Полиция, то есть, моего вора изловила, денежки мои вернула, и тут у меня получается долг…

–  Да этак перед нами пол-Москвы в долгу, - заметил Степан.

–  А чем плохо?
– спросил мясник.
– Вон я долг вернул, кто иной вернет, на том и стоим.

Архаров рассмеялся было, но голова возмутилась - что-то в ней очень болезненно отозвалось на смех.

–  Тимофей, пошли с ним молодцов на выемку, да с каретой, да не менее шести человек - там весь двор обшарить придется. Добычу тут же в подвал, - приказал обер-полицмейстер.
– Шварца ко мне.