Подметный манифест
Шрифт:
– Ахти мне!
– воскликнул возбужденный Никодимка.
– Чего ты тут слоняешься, как неприкаянный? В людской для вас накроют! А потом - на полати… Сам-то цел?
– Цел, твоими молитвами, - отрубил Федька.
– А я молился, - вдруг сказал Никодимка.
– Я всегда за всех архаровцев молюсь, вы у меня и в поминание вписаны. Утром и вечером… как же без этого?…
Ошарашенный Федька позволил камердинеру увлечь себя чуть ли не до дверей людской. Туда «черная» кухарка Аксинья уже принесла большой горшок каши, и Никодимка сцепился с ней спорить -
– Креста на тебе нет!
– возмущался Никодимка.
– Что там у тебя еще осталось? Все доставай!
Федька опомнился и поспешил к Клаварошу. Он знал, что француз очень плох, и помочь мог только одним - сесть рядом и сказать утешительное. Впрочем, он понятия не имел, чем утешать умирающего.
У дверей комнаты Меркурия Ивановича он обнаружил Демку. Демка торчал там, как хрен на насесте, совсем потерянный, и не решался войти. Однако и Федьке дороги не давал - Федьке было тошно подойти к дезертиру да еще попросить его посторониться. Он встал посреди коридорчика, полагая, что грозным своим видом вразумит Демку, и тот попятится. Но клевый шур Костемаров смотрел в пол.
Федька был прост душой - он до сей минуты и не задумался, как вышло, что сбежавший Демка вдруг оказался в отряде Иконникова. И отчего он, отыскавший помирающего Клавароша и поднявший тревогу, не решается войти, - Федька тоже сходу не задумывался. Но вот сейчас попытался свести концы с концами - и ничего у него, понятное дело, не получилось.
А спросить он никак не мог. Демка непременно огрызнулся бы - и все кончилось бы мордобоем.
Так они и стояли - ни дать, ни взять, два дурака, один понурый, другой - с приоткрытым от умственного напряжения ртом.
– Ну, теперь куда?
– раздался знакомый голос. В коридорчик вошел кучер Сенька, за ним - Матвей Воробьев, только что Сенькой доставленный, с большой докторской шкатулкой в руке.
– Сюда, ваша милость, тут он лежит! У Меркурия Ивановича.
– Ну-ка, архаровец, пропусти!
Матвей, от которого - редкий случай!
– не разило перегаром, быстро вошел в комнатку домоправителя.
Она была, на свой лад, еще почище Сашиной комнаты. Секретарь натащил туда книг и обвешал стенки учеными гравюрами со всякими таблицами, а Меркурий Иванович обзавелся глобусом и морскими картами. Кроме того, на столике и на подоконнике лежали стопки истрепанных нот, да и скрипку он не успел сунуть в футляр.
– Ну, что с тобой тут стряслось?
– спросил Матвей, садясь рядом с постелью.
– Кондрашка разбил? Не беда, с этим мы живо управимся!
Дверь он, входя, оставил приоткрытой, полагая, что следом войдут Федька с Демкой. Но они не входили, только стали так, чтобы видеть хоть часть комнаты, где лежал Клаварош.
– Это ж надо, не пуля, не шпага, а хрен знает что, - продолжал доктор, переставляя подсвечник так, чтобы лучше видеть лицо француза.
– Где болит? Руки-ноги чуешь?
– Сердце, - тихо сказал Клаварош.
– Так, сердце. Первым делом ты, сударь,
Федька завороженно слушал доктора и завидовал его спокойствию. Оно, конечно, Матвей немало больных перевидал, и сам Федька в чумную пору не раз следил за агонией, чтобы тут же выволочь мертвеца крюком, закинуть на фуру и, провезя через пол-Москвы, упокоить в общей яме. Однако это был не простой больной, это был Клаварош!
Матвей пощупал Клаварошу пульс.
– Слабоват… Ты, сударь мой, лежи, не шелохнувшись, сейчас тебе питье принесут, полегчает, но - Боже упаси шевелиться. Погоди, схожу к раненой девице и к тебе вернусь.
Матвей встал и, подхватив за железное кольцо свою шкатулку, вышел из комнаты. Тут он увидел Федьку с Демкой.
– Чего это вы тут встали? А ну, живо к нему! Говорите с ним, хвалите его! Ишь, торчат! Архаровцы!
Он замахнулся кулаком на Демку и тут же поспешил прочь.
Демка покосился на Федьку. Федька покосился на Демку.
Что ж тут поделать - архаровцы… Оба. И Клаварош тоже…
Демка, поняв, что Федька с ним разговаривать не собирается, вошел в комнатку первым, сел на согретый Матвеем стул и сказал очень тихо:
– Прости смуряка, Иван Львович…
Клаварош моргнул.
Многое ему сейчас было безразлично - беда, одолевшая его тело, отнимала все внимание и все силы души. Ночная погоня за Демкой, драка, захлестнувший Демкино горло арапник - уже не имели значения. Сейчас он мог только простить.
Федька встал в дверях и смотрел на них, понимая, что между ними случилось нечто необычное, и ожидая хоть каких-то объяснений. Так они и молчали, трое архаровцев, вопреки приказу Матвея говорить приятное и хвалить Клавароша. И диким казалось, что кто-то вдруг может громко заговорить. Да и ненужным, пожалуй…
Матвей зашел в столовую, где Никодимка хлопотал вокруг Левушки. Количество тарелок и плошек на столе уже становилось нелепым - одному человеку столько и за три дня не съесть. Левушка быстро глотал гречневую кашу. Напротив сидел Архаров, грыз любимый сладкий сухарь. За спиной у Архарова стоял в ожидании распоряжений Меркурий Иванович, а Саша Коробов сидел поодаль на табурете и отчаянно зевал.
– Ты, сударь, три дня голодал?
– спросил Матвей, уже знавший многие подробности от Сеньки и слуг.
– Ну так и будет с тебя! Не то брюхо вывернет наизнанку. Будет, будет!
Он сам отодвинул Левушкину миску с кашей и прикрикнул на Никодимку, чтобы камердинер умерил свое рвение.
– Что Клаварош?
– спросил Архаров.
– Я ему опиумной настойки в молоко накапаю, боль снимет, авось уснет, - отвечал Матвей.
– И не шевелить! Никодимка, вели на поварне молока полкружки нагреть. Завтра послать за настойками - из оленьего рога и боярышниковой. Запомнил?