Подметный манифест

Трускиновская Далия Мейеровна

–  Я продам драгоценности, - возразила упрямая Варенька.
– Я знаю им цену.

–  Однажды вы уже распорядились этими драгоценностями столь разумно и умело, что довели своего жениха до смерти, - эти слова прозвучали столь строго и скорбно, что Варенька опешила.

–  Как вы смеете… как вы только можете!…

–  Ты, сударь, ври, да не завирайся!
– внезапно вступилась за воспитанницу Марья Семеновна.
– И попрекать ее не смей!

Такой защиты от старой княжны, сильно не одобрявшей Фомина, Варенька не ожидала.

–  Это

не упрек, сударыня. Всякое дитя может шалить, покамест старшие в том беды не видят. А сия девица и не дитя уж давно, и своим бегством из дому более жениху навредила, нежели злейший враг бы додумался. Полноте, нельзя же ей век прожить по-младенчески! Вашим умом она жить уже не будет, а свой, видать, еще не созрел.

–  Прощайте!
– воскликнула Варенька и кинулась прочь из гостиной.

Она сбежала по лестнице, нашла внизу гардеробную, потребовала свою шубу, лакеи и швейцар преспокойно отвечали, что никого не велено выпускать.

Варенька поняла, что угодила в ловушку.

Ей очень захотелось броситься на лакеев с кулаками, переломать мебель и гордо встать в сенях, ожидая, чтобы князь Горелов-копыто спустился и увидел поле боя. Но тут же она поняла, что добром эта затея не кончится - в лучшем случае ей удастся дать кому-то из этих холеных дармоедов ту оплеуху, что предназначена их хозяину.

Ловушка в ее жизни уже была.

Варенька вспомнила тот темный подвал, куда принесли ее, уже совсем слабую, растерянную, желающую одного - поскорее отправиться вслед за Петрушей. Вспомнила она, как лежала в темноте и молилась, перемежая канонические молитвы с собственными. А потом вдруг услышала голос…

Здесь, в богато убранных сенях большого дома, где горел камин и у стены, обшитой резными панелями, стояли два рослых лакея, где уводила вверх дубовая лестница, а под ногами лежал прекрасный ковер, этот голос прозвучать никак не мог.

–  …будем вверх пробиваться, - уверенно произнес он.

Тогда, в подвале, она уже сама по себе панихиду служить собралась, но явился человек, который помешал умереть… как это он выразиться изволил?… «Архаровцы пойдут по моему следу и спасут нас!» Да, верно, он был архаровцем…

Варенька невольно улыбнулась - вспомнила, как он помогал ей выкарабкаться через дырку в потолке того подвала, как крепко держал за талию, как подставил ладонь под ее ногу в одном чулке… хорошо, что никто не видал…

Стало быть, этот дом - не ловушка. Отсюда можно уйти, не прокапываясь через земляной потолок. Главное - верить, что выход есть.

Варенька уселась на стул - их несколько стояло у стены, обитых красным бархатом, с овальными спинками, на прямых толстых ножках. И принялась в ожидании каких-либо событий читать про себя наизусть любимые стихи Хераскова - те, что о весне.

Весна-то уж была не за горами, и Варенька, твердо решившая ничему более в жизни не радоваться, ждала ее с нетерпением - как будто таяние снега и появление зеленой травки могли что-то переменить в ее душе.

–  «Полям и рощам обрученна, восходит на горы

весна, зеленой ризой облаченна, умильный кажет взор она», - беззвучно произносила Варенька, положив себе непременно дочитать вирши до конца, а затем - другие, чтобы занять себя, пока его сиятельство не спустится вниз. Если же придется ждать очень долго - не беда. Стихов в памяти хватит, а есть еще и такое утешение, как молитвы. Вместо четок можно загибать пальцы. Даже если придется тут, в сенях, ночевать!…

Эта беда - еще не беда, - одновременно с умственным чтением стихов подумала она.

И точно - вскоре по дубовой лестнице спустился господин Горелов-копыто.

–  Вели сани подавать, - приказал он одному из служителей, другого же послал в гардеробную за своей шубой, и лишь тогда подошел к Вареньке.

–  Сударыня, я предлагаю вам побеседовать одновременно наедине и в полной для вас безопасности, - сказал князь.
– Мы едем кататься. Коли разговор наш ни к чему не приведет - в любом месте вы вправе покинуть меня.

–  Вы оставите меня в чужом городе, посреди улицы, без гроша за душой?
– удивилась она.
– Однако, чего же и ждать от особы…

–  Нет, это я сойду с саней. Вас отвезут туда, куда вам будет угодно.

–  Я здесь никого и ничего не знаю.

–  У тетушки Марьи Семеновны в Петербурге довольно родни. Мой кучер знает, где живут и Шестуновы, и Пороховщиковы.

–  Глупо, сударь.

–  Что же, будем беседовать здесь, - бесстрастно согласился князь.
– Вы позволите мне присесть рядом?

Варенька тут же вскочила.

Главное - знать, что ловушки нет, - сказала она себе, - нет ловушки, если можно выбраться через дыру в потолке, уйти не вправо или влево, а вверх!

Ей принесли сверху шаль, помогли надеть шубку, открыли перед ней дверь, свели ее со ступеней, как будто она могла поскользнуться. Сани князя Горелова оказались роскошны до умопомрачения - с полостью из шкуры белого медведя, кучер напоминал медведя бурого. Под полость были засунуты горячие кирпичи, чтобы ставить на них ноги. Вареньку усадили и хорошенько закутали.

–  Не думайте, что здешний воздух полезнее московского, - предупредил князь, усаживаясь рядом.
– Здесь, возможно, теплее, но с моря дуют преотвратные ветра, принося сырость.

Сани покатили, и князь дал Вареньке возможность сперва насладиться видом города. Очевидно, он полагал, что она станет задавать вопросы, но она молчала.

Хотя ей было очень любопытно: где же тут храмы Божьи? Привыкнув, что в Москве, куда ни глянь, видна колокольня, она даже почувствовала себя неуютно на прямых и длинных улицах. Храмы, конечно же, были - числом чуть более тридцати, но, узнай Варенька эту цифру, имела бы лишний повод глядеть на Санкт-Петербург свысока. И впрямь, что такое тридцать церквей для огромного города? Это же, коли соберешься к заутрене, то не перебежать улицу, повязав голову шалью и накинув на плечи шубку, а лошадей закладывать и ехать за тридевять земель…