Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну

Клифф Найджел

– Ну что же? – не выдержал он.

Рубинштейн заговорил тихо, потом все громче и, наконец, как показалось Чайковскому, перешел на тон Зевса-громовержца. Концерт никуда не годится, играть его невозможно, сочинение это плохо, тривиально и пошло. Некоторые пассажи настолько избиты и так неловки, что их и поправлять нельзя, а другие… Это украдено оттуда-то, а то – оттуда-то. Рубинштейн бросился к роялю и сыграл грубые пародии на некоторые из пассажей Чайковского: «Вот, например, это – ну что это такое?. – При этом указанное место исполнялось нарочито карикатурно. – А это? Да разве это возможно?!» И Рубинштейн убежал прочь, оставив после себя густой дух презрения и разочарования.

Чайковский, который очень ревниво относился к собственной музыке, почувствовал себя оскорбленным. «Посторонний человек, попавший в эту комнату, мог бы подумать, что я – маньяк, бездарный и ничего не смыслящий писака, пришедший к знаменитому музыканту

приставать с своей дребеденью», – напишет он своей покровительнице Надежде фон Мекк спустя три года после этих событий, и из письма видно, что композитор все еще обижен и огорчен. «Я вышел молча из комнаты и пошел наверх, – пишет Чайковский. – Скоро явился Рубинштейн и… позвал меня в одну из отдаленных комнат. Там он снова повторил мне, что мой концерт невозможен, и, указав мне на множество мест, требующих радикальной переработки, сказал, что если я к такому-то сроку переделаю концерт согласно его требованиям, то он удостоит меня чести исполнить мою вещь в своем концерте».

«Я не изменю не единой ноты, – ответил возмущенный композитор. – Я напечатаю партитуру в том самом виде, в каком она находится сейчас!» Точнее, Чайковский сделал в партитуре лишь одно изменение: он вычеркнул посвящение Рубинштейну и вписал вместо него пианиста Ханса фон Бюлова, с которым недавно познакомился. Бюлов, гигант немецкой музыкальной сцены, был женат на Козиме – высокой угловатой дочери Франца Листа. Позднее Козима ушла от него к Рихарду Вагнеру. Сам же Бюлов дирижировал премьерами величайших опер Вагнера – «Тристан и Изольда» и «Нюрнбергские мейстерзингеры». Получив посвящение, Бюлов написал Чайковскому восторженное письмо с невероятными похвалами его таланту.

Бюлов уехал в турне по США, и премьера концерта Чайковского состоялась 25 октября 1875 года в Бостоне. К этому времени сыгрались только четыре первых скрипки, а звучание остального оркестра можно было в лучшем случае назвать неоднородным. «Наверное, они недолго репетировали, – писал после премьеры американский композитор Джордж Уайтфилд Чедуик [4] , – и потому в середине первой части тромбоны при “tutti” вступили невовремя, после чего Бюлов совершенно явственно пропел: “А медные могут идти ко всем чертям”». Один из «бостонских мудрецов» (цит. по: Concert Bulletin of the Boston Symphony Orchestra, 70^th Season, Boston, 1950) заявил в своем обзоре, что концерту едва ли суждено стать классическим, но он имел успех у публики, тем более после того, как через месяц его исполнили в менее пуританском Нью-Йорке. В целом Бюлов исполнил это произведение на 139 из 172 своих выступлений в Америке. Играл концерт и Антон Рубинштейн, пламенный темноволосый виртуоз с толстыми пальцами, который был основателем не только Петербургской консерватории, но и всей русской романтической фортепианной школы. Даже его бледный и более суровый брат Николай в конце концов смягчился и много раз играл этот концерт. Более того, Чайковский пошел с ним на мировую и посвятил Николаю свой Второй фортепианный концерт, но пианист умер прежде, чем успел его сыграть. Вместо Николая этот концерт впервые исполнила вместе с Нью-Йоркским филармоническим оркестром родившаяся в Англии пианистка Мэдлин Шиллер. Было это в 1881 году, тоже в США.

4

George Whitefield Chadwick (1854–1931). Pyotr Ilyich Tchaikovsky: Piano Concerto no. 1 in В Flat Minor, op. 23, Aspen Music Festival and School website,view/tchaikovsky-piano-concerto-no.-l-in-b-flat-minor-op.-23/25896

Чайковский был удивлен тем, что его работу более тепло встречали в Соединенных Штатах, нежели в собственной стране. В 1891 году Чайковский, который к тому времени стал всемирно известным музыкантом и уже давно не занимался преподавательской деятельностью, охотно принял приглашение участвовать в открытии недавно построенного Carnegie Hall. «Оказывается, что я в Америке вдесятеро известнее, чем в Европе», – писал Чайковский из Нью-Йорка своему племяннику Владимиру Давыдову 30 апреля 1891 года [5] : «Сначала, когда мне это говорили, я думал, что это преувеличенная любезность, но теперь вижу, что это правда. Есть мои вещи, которых в Москве еще не знают, а здесь их по нескольку раз в сезон исполняют и пишут целые статьи и комментарии к ним (например, “Гамлет”). Я здесь персона гораздо более важная, чем в России. Не правда ли, как это курьезно!!!»

5

Yoffe Elkhonon. Tchaikovsky in America: The Composer’s Visit in 1891 / Trans. Lidya Yoffe. – New York: Oxford University Press, 1986. – P. 62–63.

Гость

был впечатлен громадностью города, гостеприимством хозяев и комфортом его гостиничного номера с газовым и электрическим освещением, в котором имелись уборная с ванной и раковиной, а также аппарат для разговора с офисом гостиницы. Тем не менее его мысли постоянно обращались к дому, и композитор решил, что в свои пятьдесят лет он уже слишком стар, чтобы воспринимать путешествие иначе как мягкую форму наказания. Доброжелатели и охотники за автографами осаждали его везде, где он появлялся, а когда в новом зале он дирижировал своими произведениями, в том числе ныне культовым Концертом для фортепиано с оркестром № 1, яркие огни на 57-й улице освещали растянувшуюся на четверть мили вереницу экипажей, в которых прибыли нетерпеливые поклонники симфонической музыки [6] . Вскоре Чайковский покинул Нью-Йорк, чтобы никогда более сюда не возвращаться: через два года композитора не стало…

6

New York Herald, – 1891. – May 6.

А Первый фортепианный концерт продолжал свою жизнь. Вскоре он стал визитной карточкой многих виртуозов, посещавших США; спустя десятилетия Первым концертом были отмечены сенсационные американские дебюты Сергея Рахманинова и Владимира Горовица. Но только молодой пианист из Техаса сделал этот концерт самым известным в мире произведением классической музыки. Думаю, впрочем, что Чайковский был бы менее удивлен эти обстоятельством, нежели большинство из нас.

…и о Рахманинове

В 1941 году 27-летний советский разведчик Александр Феклисов вышел из своего офиса на Манхэттене и быстрым шагом направился в центр города [7] . Среди постоянных обязанностей Феклисова числилось кураторство над Юлиусом Розенбергом, который позже был казнен вместе со своей женой Этель за ядерный шпионаж, но сейчас всякая обычная разведывательная деятельность была приостановлена. Летом этого года Адольф Гитлер начал самое массовое и, возможно, самое жестокое вторжение в Советский Союз за всю историю страны, и разведчик получил новое непростое задание – надавить на ведущих русских эмигрантов в Нью-Йорке, чтобы они внесли свой вклад в защиту Родины, которую покинули.

7

Феклисов А. С. За океаном и на острове. Записки разведчика. – М.: ДЭМ, 2001, интернет-версия.

Феклисов подошел к зданию русской бани, стоявшему на углу 2-й улицы и 2-й авеню. Открыв двери, он услышал ровные приятные звуки хорошего хорового пения. В большом предбаннике на диванах сидело множество мужчин среднего возраста, подпоясанных кушаками. Они мастерски, мелодично и в унисон, пели русские и украинские песни. Очень высокий старик, сидевший к Феклисову спиной, тихо подыгрывал им на гитаре.

Сняв пальто, Феклисов подошел к стойке за пивом и спросил бармена, что происходит. «А разве вы их не знаете? – удивился тот. – Это всемирно известный Хор донских казаков и его руководитель Сергей Жаров». Он указал на коренастого Жарова, который сидел рядом с высоким гитаристом. Взгляд разведчика переместился на бледное вытянутое лицо гитариста, и он узнал в нем Сергея Рахманинова.

«Они часто сюда приходят, – добавил бармен, – и поют, когда захотят. Иногда вместе с ними приходит Рахманинов, и тогда он дирижирует».

Казаки взяли низкие первые ноты любимой всеми народной песни «Вечерний звон» [8] , мелодия которой вызвала в памяти вечерний перезвон русских церковных колоколов. Апатичный композитор внезапно совершенно преобразился. Он несколько раз прервал поющих указаниями, как делать паузы, брать нужный темп и достигать объемного звучания, а потом встал, отложил в сторону гитару и начал дирижировать. Теперь великолепный хор четко и точно выводил каждое слово, а восторженные голоса трепетали от ностальгии:

8

«Вечерний звон» – это гениальный перевод на русский язык стихотворения «Those Evening Beils» Томаса Мура, английского поэта, ирландца по происхождению. Перевод был сделан русским поэтом, современником А. С. Пушкина, Иваном Ивановичем Козловым. Музыка к стихам И. И. Козлова, как считают многие исследователи, была написана А. А. Алябьевым. «Вечерний звон» стал настолько любимым, что в ряде популярных изданий его называют народной песней. – Примеч. ред.