Подняться на башню
Шрифт:
— Наверное, — согласилась Ойна. Минья посмотрела на нее с сочувствием:
— Ничего, детка, потерпи. Я слышала, придумали что-то настоятельницы. Тома перерыли все, свитки перечитали, изобрели способ отыскать Сердце. Скоро поедете в Убарис. Все хорошо будет.
Ойна снова кивнула. Ее мысли были далеко.
С того дня она часами простаивала у окна, ожидая появления скульптора.
«Делает портреты в камне, — вертелось у нее в голове, — а такие, что от оригинала не отличишь». — В камне, — шептали губы. «От оригинала не отличишь», — билось в висках. — Навеки, шелестели опадавшие листья.
Около
— Шаг делай чуть поменьше, — цедила Риль сквозь плотно сжатые зубы. — Ты не солдат на плацу, ты скромная служительница Амны.
— Я стараюсь, — ответил Хёльв и чуть не упал, запутавшись в длинных юбках.
— Плохо стараешься. Утешает только то, что тут и помимо нас есть на кого посмотреть.
— Можно подумать, я обязан уметь ходить в платье, — обиженно проворчал юноша.
Ударивший ночью мороз превратил чуть оттаявшие дорожки в полосы сияющего льда, и ноги непривычного к грубым деревянным башмакам Хёльва то и дело скользили и разъезжались. Остановившись, чтобы перевести дух, он с немой благодарностью смотрел на девочек-послушниц с корзинами, разбрасывавших перемешанный с солью песок. Возле укутанного снегом фонтана расположилось трое братьев во Отце Непостижимом. Баулик с достоинством напевал молитву, сидевшие по обе стороны от него Лэррен и Нестор Нурр почтительно внимали. Длинные волосы эльфа были заплетены в скромную косу, скульптор умело перебирал четки и время от времени с поклоном протягивал мирским чашу для подаяния. Стараясь не слишком глазеть на друзей, Хёльв и Риль направились к центральной башне. Нурр поставил чашу на землю и пошел следом.
— Радуюсь каждому дню, мне дарованному, каждому солнечному лучу, каждой капле воды, ибо во всем есть воля Его. И покорно все сущее Его власти. И каждая птаха малая, и былинка перелетная, и каждый цветочек пестролистый склоняются перед Его незыблемым светом, — неслось им вслед.
Миновав увитую неувядающей зеленью арку входа, они вступили в святилище. Запах мяты и базилика стал еще сильнее, чем накануне; теперь в него тонкой ниточкой вплетался аромат мальвы.
Народу почти не было: резкие холода многих вынудили остаться дома, возле теплых печей и каминов. На мраморных скамьях возле стен сидело всего несколько человек — опрятная старушка в траурном платье, беременная женщина в мехах, одутловатый бледный юноша с забинтованной рукой.
— Откроем сердца чистоте, — приветствовала вошедших невысокая кругленькая привратница с большой родинкой на левой щеке.
— Милостью Амны, — ответила Риль.
— Милостью Ее, — прошептал Хёльв и закашлялся. Привратница посмотрела на мнимую послушницу с сочувствием:
— Простудилась?
— Дорога была длинной, пояснила Риль. — Часть пути пришлось на телеге трястись. А здоровье у Сельмы не самое крепкое.
— Бедняжка.
— Из Хан-Хессе. Из Тихого Убежища. Меня зовут Мод, — ответила Риль, называясь именем знакомой монахини из столичного приюта умалишенных, — Это — Тилли, наш сопровождающий.
Скромно стоявший в стороне Нестор склонился в поклоне.
— Добро пожаловать, Мод. Большая честь для меня. Много о вас слышала. Я провожу вас в трапезную.
— Спасибо, сестра, не стоит. У нас крайне срочное поручение к даме-настоятельнице Полонне от Утешающей Печали.
Привратница огорченно всплеснула руками:
— Матушка в отъезде, должна вот-вот вернуться, ждем ее с минуты на минуту. Но, боюсь, она не сможет вас принять. Сами понимаете: канун Лазоры, столько всего наваливается.
Риль поджала губы:
— Дело-то минутное, никакой аудиенции особой не надо, можно и на ходу изложить, — И добавила с легким укором: — Не приняты у нас в Убежище такие церемонии.
Привратница смутилась. В народе давно перешептывались, что убарские сестры храма Всемилостивой Амны подвержены гордыне, склонны к тщеславию и суетности. А не пойдет ли потом эта дылда в высокие инстанции жаловаться, храм в чванстве обвинять? Бывали ведь уже случаи.
— Мне кажется, не будет ничего плохого, если вы встретите матушку прямо на крыше и расскажете о своем поручении по дороге к покоям, — предложила монахиня.
Опустив победно блеснувшие глаза, Риль смиренно прижала руки к груди:
— Мы будем ждать столько, сколько потребуется.
Привратница подозвала возившуюся с цветами девочку-послушницу и поручила ей проводить гостей наверх. Та вспыхнула и чуть в ладоши не захлопала, радуясь возможности отдохнуть от надоевшей работы.
На крышу, к гельмарову насесту, вела широкая лестница с дубовыми, покрытыми лаком перилами и низкими удобными ступенями. В стенных нишах чередовались букеты из высушенных цветов с еловыми ветвями, украшенными канителью и серыми лентами.
На самом верху, возле обшитой железными листами Двери, послушница их оставила и вприпрыжку побежала вниз.
— Ждите здесь. А то на крыше холодно будет, — сказала она, обернувшись уже на бегу. Подождав, пока девочка скроется из виду, Риль осторожно приоткрыла дверь. Крыша была круглой, огороженной кирпичными бортиками. Каменную поверхность покрывали мягкие вязаные циновки, тщательно очищенные от снега. В центре возвышался черный шпиль, увенчанный огромным, сияющим всеми оттенками синевы сердцем.
— Где же сам насест? — недоуменно спросил Хёльв, ожесточенно почесывая искусанную шерстяным платком щеку. — И смотрители? Кто у них тут за гельмаром ходит?
Чародейка пожала плечами и, не отрывая взгляда от крыши, тронула юношу за руку:
— Вон там, справа.
Хёльв посмотрел в указанном направлении и заметил легкое движение. От бортика отделилась укутанная в пестрые тряпки фигура, сгибаясь под ветром, поправила сбившийся коврик и метнулась назад.
— А вот и смотритель, — сказал Нурр. Вцепившись пальцами в перила, он пристально, словно поле будущей битвы, изучал крышу. Риль покосилась на него со скрытым беспокойством.