Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне
Шрифт:
Внезапно на склоне холма показался всадник. Фредерик Браун скакал, размахивая тесаком, и громко кричал:
— Отец, мы их окружили… Джентльмены, вперед в атаку… Бейте рабовладельческую сволочь!
По нему стреляли, но он проскакал еще раз, крича: «Мы их окружили… Вперед, в атаку».
Браун стиснул челюсти так, что заболели зубы. У парня приступ безумия… Последние дни он был мрачен. Вчера все время бормотал: «Это было неделю назад… Как раз неделю… В прошлое воскресенье… Кровь пролита в день воскресения…» Поэтому отец не взял его в бой. А теперь
— Стреляйте, стреляйте!
Браун прицелился в спину плечистого миссурийца, который выстрелил в Фредерика, но не попал, тот уже скакал по лесу за холмом.
Белый платок над кустами и фургонами. Выстрелы прекратились. Из лагеря вышли двое.
— Не стреляйте… Перемирие.
Браун отложил ружье, проверил револьвер у пояса. Пошел навстречу.
— Я проповедник из Прери-Сити, пленник этих джентльменов. Капитан Пейт просил меня договориться с вами о перемирии. Нужно прекратить кровопролитие. Предотвратить братоубийство.
— А кто вы?
— Я лейтенант Джеймс Тернер, заместитель капитана.
— Вы останетесь со мной, лейтенант, а вы, достопочтенный сэр, идите и скажите капитану, чтобы он сам пришел сюда, я — капитан Браун, командир отряда свободных стрелков, я приму капитуляцию только от него.
Оставшись вдвоем, они молча разглядывали друг друга. Молодой щеголеватый южанин в коричневой шляпе с лихо заломленными полями, в красной куртке и высоких сапогах с большими зубчатыми шпорами опирался на длинную саблю, поглаживая рукоятки двух револьверов, торчащие из-под широкого кожаного пояса, и с презрительным любопытством смотрел на рваные сапоги старого тощего янки, на его застиранную посеревшую рубашку и револьверы, просто засунутые за кушак.
— Вы не боитесь, что наши парни подстрелят вас, капитан?
— Вы стоите на виду у наших стрелков, лейтенант. Они стреляют, пожалуй, лучше, а расстояние такое же. Мы с вами одинаково рискуем… А вот, должно быть, и ваш капитан.
Такой же молодой франт, в шляпе, сапогах, с длинной саблей. Бледный, черные усики как приклеены, глаза снуют во все стороны.
— Я капитан Пейт, я предупреждаю вас: мой отряд исполняет распоряжение правительства Соединенных Штатов, ваше нападение есть не что иное, как мятеж, государственная измена…
— Ваш отряд вторгся на территорию Канзаса из Миссури и разбойничает. Если вы не сложите оружие, мы уничтожим вас беспощадно.
— Я не могу ответить сразу. Мы должны обсудить. Прошу вас, сэр, два часа перемирия. Мы посоветуемся и договоримся об условиях.
— Никаких условий. Никаких отсрочек. Либо вы сдаетесь, либо вас не станет…
— Но как же так, сэр? Я должен иметь время объяснить моим людям.
— Идемте, я сам им объясню…
Они пошли к лагерю. Из-за фургонов, из-за кустов выглядывали миссурийцы. Браун, обернувшись к своим, крикнул:
— Всем оставаться на местах. Не стрелять. Готовьтесь принимать военнопленных.
Пейт снял шляпу, вытер лоб чистым платком и откашлялся.
— Джентльмены, это капитан Браун, он предлагает нам капитулировать…
Браун
— Прикажите вашим людям немедленно сложить оружие и стать строем в два ряда…
— Джентльмены!.. Прошу… Приказываю… Исполняйте распоряжение капитана, вы же не хотите моей смерти.
— Ладно… Черт с ними, с ружьями. Забирайте наши трещотки. Пусть ими играют маленькие янки.
— Эй, капитан Пейт, может быть, вы все-таки согласитесь погибнуть смертью героя… А потом мы отомстим за вас проклятым аболиционистам…
— Надеюсь, капитан Браун, вы не снимете с нас скальпов и не заставите целоваться с неграми?
— Кладите ваши ружья в одно место, джентльмены, там же складывайте револьверы и кинжалы… Идите вниз, к тому дубу… Салмон! Оливер! Составьте список пленных… Позовите капитана Шоура, мы вчетвером должны еще написать договор о капитуляции. Идемте в тень. Солнце уже высоко… скоро будет еще жарче!
То же бледное влажное лицо с усиками в осенних сумерках на фоне серой стены еще бледней, чем тогда, почти три года тому назад на солнце, в утренней зелени. И рядом с ним не пестрые куртки и шляпы головорезов, а темные сюртуки и цилиндры — многие посетители, входя в тюрьму, не снимают цилиндра.
— Наконец-то вы даете отчет в своих грехах и преступлениях, мистер Браун… скоро вы предстанете перед всевышним судьей… Я пришел, чтобы напомнить вам еще об одном вашем преступлении… Вы не забыли лес Блэк-Джек в Канзасе… второе июня пятьдесят шестого года.
— Это вам хотелось бы забыть те места и тот день, мистер Пейт, а я отлично помню. Тогда мы впервые победили, хотя вас было втрое больше. Вы были моим пленником, но потом в газетах вы пытались оправдаться. Помню-помню: вы очень красноречиво писали, сэр, но воображения у вас не хватает.
— Одумайтесь, Браун… Только раскаяние, только честное раскаяние может облегчить вашу душу, вашу совесть. Вы так часто поминаете имя божье, вы обязаны признать правду — тогда в Блэк-Джек вы действовали коварно, предательски. Я тогда же сказал, что это подлость, а вы направили на меня револьвер. Мои люди сложили оружие, чтобы спасти меня. Я требую, чтобы вы подтвердили здесь в присутствии этих джентльменов-свидетелей, что вы захватили нас в плен с помощью хитрой уловки, что вы злоупотребили белым флагом… что мы сражались мужественно…
— Если бы тогда у Блэк-Джека вы были так же настойчивы, капитан Пейт, как сейчас в тюремной камере, вам бы не пришлось потом добиваться оправданий… Эти джентльмены и сами видят, как вы мужественны сейчас, тесня противника, закованного в кандалы.
Я все хорошо помню. Когда мы атаковали вас, Пейт, у вас было больше полусотни миссурийских разбойников, а нас было двадцать шесть — слева шестнадцать, вместе с капитаном Шоуром, справа десять, вместе со мной. Когда вы сдались, вас было двадцать три, в том числе двое раненых. А нас осталось всего девять, из них один тяжелораненый, заряды кончились…