Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
После уроков меня вылавливает возле подсобного помещения уборщица Марина.
— Я вчера за тебя мыла спортзал и приемную. А сегодня ты за меня помой второй этаж. Так будет по-честному. У меня, знаешь ли, тоже своих забот хватает, чтобы чужую работу на себя взваливать.
— Без проблем, — равнодушно отвечаю я. Но начинаю уборку, как всегда, со спортзала.
На автомате раскладываю спортинвентарь, мою пол, меняю воду. Затем заталкиваю тележку в рабочий лифт и поднимаюсь на второй этаж.
Секретарь как раз собирается
— Обязательно полей цветы. Уже зачахли все. И бумаги на моем столе не трогай!
Наконец она убегает, оставив после себя запах терпких духов. А я принимаюсь за работу.
Покончив с приемной, перехожу в кабинет директора. Расставляю стулья, вытираю пыль с мебели и все время поглядываю на шкаф, терзаясь сомнениями…
И в конце концов не выдерживаю. С колотящимся сердцем открываю створки и достаю коробку с личными делами нашего класса. Вынимаю папку с делом Смолина.
Меня так трясет, что роняю ее на пол. Поднимаю и усаживаюсь в кресло Яна Романовича, за директорский стол. На весу совсем не могу держать. Руки ходуном ходят. Еще и сердце оглушительно частит в ушах.
Бегло просматриваю глазами бумаги. Всё не то. Листаю в самый конец и нахожу его последнюю объяснительную, написанную от руки. Узнаю его почерк, размашистый и небрежный.
Не дыша, читаю:
«Я, Смолин Станислав, 17 сентября этого года причинил вред здоровью уборщице Гордеевой В.П.
В тот день после уроков я зашел в спортзал. В спортзале находились: моя сестра Смолина Софья, Ашихмина Яна, Игнатова Алла, Меркулова Полина и уборщица, Гордеева В.П.
Девушки выясняли отношения между собой, а Гордеева В.П. на них ругалась и выгоняла из спортзала.
Возле входа стояла тележка с принадлежностями для уборки. Я взял оттуда рулон с отрывными пакетами для мусора. Оторвал один, подошел к ней со спины и надел ей на голову. Она запаниковала, стала метаться и кричать, потом упала. Я думал, что она просто споткнулась и сейчас встанет, но она продолжала лежать на полу. Тогда я подошел к ней, снял пакет с головы. Она была без сознания. Я отвез ее на своей машине в больницу.
Пакет я надел на нее без злого умысла, в шутку и не хотел причинить вреда здоровью. Вину свою полностью признаю и в содеянном раскаиваюсь».
77. Женя
Последние строки расплываются перед глазами. Сморгнув слезы, я зачем-то перечитываю объяснительную заново, будто мало мне этой пытки. Не знаю, что я ищу в ней, какой скрытый смысл — ведь всё и так предельно ясно.
Последняя надежда рассыпается в щепки. Всё-таки это он, Стас…
Для него это была просто шутка! Это меня добивает.
И как
А позавчера… как он мог позавчера сидеть в палате мамы и как ни в чем не бывало разговаривать с ней, пить чай, смеяться. Какой запредельный цинизм, какое кощунство…
Бедная мамочка, знала бы она, кого я привела к ней, дура.
Не смей реветь, приказываю себе. Не здесь. Не сейчас.
В груди колотится истерика, но я загоняю вглубь. Стараюсь не думать, как буду дальше жить с этим. Как буду смотреть маме в глаза. Как буду вытравливать из сердца чувства к Смолину. Как буду забывать всё, что у нас с ним было. Это всё ждет меня потом. Когда буду дома одна. А сейчас надо как-то взять себя в руки.
И я честно пытаюсь, изо всех сил. Пробую дышать глубоко и медленно, где-то читала, что это успокаивает. Но каждый вдох дается через боль, словно вместе с воздухом вдыхаю ядовитую пыль, а она оседает в легких и разъедает их до кровавых язв. И все же, спустя минут десять-пятнадцать-двадцать, точно не знаю, я немного успокаиваюсь. Во всяком случае меня больше не лихорадит, и руки снова меня слушаются.
Пора уходить.
Разогнув концы скрепки, аккуратно вынимаю объяснительную. Выхожу в приемную — там есть копировальная машина — и делаю пару копий. Потом возвращаю бумагу в папку, папку — в ящик, а ящик — в шкаф. Быстро навожу относительный порядок, чтобы было не видно, что я тут рылась, и покидаю кабинет директора.
Сдаю тележку и форму, забив на второй этаж, который навязала мне уборщица Марина. Завтра она наверняка будет возмущаться и скандалить, но мне плевать. После того, что я собираюсь сделать, в этой гимназии мне места уже не будет.
Спускаюсь в холл. К Новому году он весь расцвечен мерцающими гирляндами. Красиво, празднично, только я в этот праздник не вписываюсь.
На пустой стоянке в гордом одиночестве долго жду автобус. Хорошо хоть не очень холодно. Но уже пять, и на улице густеют синие сумерки. А к тому времени, как добираюсь до города, становится совсем темно. Однако я вместо того, чтобы идти домой, пересаживаюсь на маршрутку и еду в другой конец города. Там меня ждет Смолин.
Пока я ехала в автобусе, он мне как раз позвонил.
Сама поражаюсь, откуда только у меня нашлись силы ответить ему.
— Жень, ты где? Что делаешь?
— В автобусе, — механически произнесла я. — Еду домой.
— Ты что, только сейчас освободилась? Хотя я тоже совсем недавно вернулся домой. У нас тут тоже кое-что… — Стас тяжело вздыхает, — потом расскажу, при встрече… Жень? Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Жаль, что сегодня даже не встретились. Я так хочу тебя увидеть, соскучился дико…
— Ты сейчас где?
— Я? У себя… ну, в смысле в дедовской квартире…