Подонок. Я тебе объявляю войну!

Шолохова Елена

— Ты, наверное, хочешь теперь ему позвонить? Я тогда пойду, не буду мешать. Я же тебе больше не нужен? — спрашивает Олег.

— Спасибо тебе огромное. Ты — настоящий друг, — в сердцах благодарю Хоржана.

Он в ответ сдержанно улыбается.

Провожаю его до дверей, а когда он уходит, берусь за телефон. Волнуюсь и не представляю, как начать разговор. Но, помешкав, откладываю сотовый, так и не позвонив. И начинаю торопливо одеваться. Поздно уже, придется, наверное, раскошелиться на такси, но ждать до завтра нет сил.

А спустя полчаса я настойчиво

звоню в его дверь. Однако из квартиры не слышно ни шороха, ни звука.

Внезапно приходит досадная мысль: а вдруг он не здесь, а в доме отца? Наверняка так и есть, расстроенно думаю я. И уже собираюсь уходить, как вдруг различаю шаги, а затем щелкает замок и дверь открывается…

81. Женя

Стас…

Вижу его, и у меня сердце екает. Как хорошо, что он все-таки дома!

В первую секунду выражение его лица, видимо, еще по инерции, пугающе отрешенное, как у человека, который очень болен или же ему настолько плохо, что сил нет хоть как-то реагировать на всё остальное. Но в следующий миг черные глаза вспыхивают, и лицо его сразу оживает. Взметнув брови, Стас смотрит на меня сначала с удивлением, даже с оторопью, словно не верит собственным глазам. А затем взгляд его становится таким пронзительным, что у меня и самой в груди перехватывает.

— Привет. Впустишь? — нарушаю молчание первой.

— Да, конечно, проходи, — он распахивает дверь пошире. — Прости, я…

Я вхожу. Затворяю за собой дверь, привалившись к ней спиной.

— … не ожидал, что это ты, — договаривает Стас шепотом, стоя напротив.

Жадно рассматриваю его лицо, как будто с последней нашей встречи прошла целая вечность. Подмечаю то, что не заметила позавчера: тени под глазами, усталость и какую-то болезненную надломленность. И в груди щемит еще острее.

Столько эмоций меня сейчас переполняет, а как их выразить, как рассказать всё, что чувствую Стасу — не знаю. Будто обычных слов мало.

— Жень, я знаю, что ты вряд ли меня когда-нибудь простишь, но…

Не отрывая от него взгляда, стягиваю шапку. И тоже перейдя на шепот, произношу излюбленную фразу Стаса:

— Поцелуй меня.

Боже, от этих слов бедный мой чуть воздухом не поперхнулся. Он замолк с совершенно ошалелым видом. А я, чуть откинув голову назад, прикрываю глаза. Жду, глядя на него из-под полуопущенных ресниц…

К счастью, Стас быстро справляется с шоком. И вот уже его взгляд становится завороженным, затуманенным, тягучим. Я полностью закрываю глаза и чувствую, как Стас придвигается ближе, совсем близко. Как наклоняется ко мне, как нежно, едва ощутимо, его губы касаются моих век, скул, подбородка. Он покрывает невесомыми поцелуями всё лицо и лишь затем находит губы. Втягивает верхнюю, затем нижнюю, медленно, словно смакуя. Но, как всегда, надолго его не хватает. Стоит мне ответить на поцелуй, Стас тут же срывается. Вжимается в меня всем телом. Целует с жаром, неистово, как в последний раз. Так, что у меня голова идет кругом и пол уплывает из-под

ног. Пару раз он прерывается на мгновение, сбивчиво шепчет: Женя… люблю… не отпущу… и снова впивается в губы.

Настырный звонок в дверь заставляет нас оторваться друг от друга. Тяжело дыша, Стас откидывается спиной к стене, словно с трудом понимая, где он. Потом переводит на меня полупьяный взгляд. На губах его при этом блуждает счастливая улыбка. У меня и самой перед глазами цветная карусель, а моя куртка и шапка, оказывается, лежат на полу. Я даже не заметила…

Снова звонят, а потом уже и тарабанят. Он шумно выдыхает и начинает возиться с замком.

Это Соня. Я слышу по голосу и тотчас внутренне напрягаюсь.

— Ты спал, что ли? Я к папе не поехала, поздно уже, ругаться будет. А тебе никто не звонил?

Стас дает ей пройти. Увидев меня, она на миг в смятении замирает, оглядывается на брата, который в этот самый миг подбирает с пола мою куртку и шапку. Кивнув мне, она торопливо раздевается и, приговаривая «Ухожу, ухожу», убегает в спальню.

Не знаю, смогу ли когда-нибудь простить то, что она сделала, по-настоящему простить. Ненависти я к ней не испытываю и даже уже зла не держу, но находиться с ней в одном доме пока для меня слишком.

Стас снова прижимает меня к себе. Просто обнимает, как родного человека. Целует в макушку.

— Как хорошо, что ты пришла… Не уходи… пожалуйста…

— Нет, мне пора. Уже поздно.

— Тогда я тебя отвезу. Одну я тебя все равно не отпущу.

***

— Я когда тебя увидел на пороге, в первый момент подумал, ну всё, здравствуй, шестая палата, — рассказывает Стас, пока мы мчим по пустым улицам. — Глюки начались. Вообще не мог глазам поверить.

— По тебе было видно, — смеюсь я.

Но когда мы останавливаемся возле моего подъезда, непринужденная болтовня обрывается сама собой.

Между нами стремительно сгущается напряжение, но я не тороплюсь выходить. Вот так, в полумраке, наедине, даже проще будет поговорить. Мы помирились, это, конечно, замечательно, но между нами столько всего невысказанного…

Стас, словно угадав мои намерения, начинает первым.

— Сонька тебе всё рассказала?

— Да.

— Я ее не просил.

— Я знаю.

Помолчав, он произносит серьезно:

— Жень, прости меня за всё. Я просто не мог тебе такую правду сказать. Не мог слить Соньку, чтобы себя выгородить. И тогда тоже не мог по-другому. Отец бы ее… — Он не договаривает. — Я понимаю, как это выглядит со стороны. Думаешь, не понимаю? Я сам в тот день… ну, когда эту жесть увидел, охренел. Из-за этого дебила Шамана ее, по ходу, совсем перемкнуло. Потому что раньше ничего такого не бывало. А когда они… ну, встречались и типа у них все хорошо было, отец, наоборот, на нее вечно орал, что она вечно как дура блаженная ходит с улыбкой. Ну а тут как с цепи сорвалась. Но Сонька — она единственный родной человек, кроме нее, у меня никого. И у нее кроме меня тоже.