Подонок. Я тебе объявляю войну!

Шолохова Елена

— Нет. Я сейчас к тебе приеду.

Смолин на мгновение зависает.

— Ты? Ко мне? Сейчас? — удивленно переспрашивает он. — Ну, ладно. Как хочешь. В смысле, приезжай, конечно. Я буду очень рад. Правда, я не один… тут со мной Сонька. Ничего? А ты адрес помнишь? Давай я тебе скину. Или, может, все-таки заеду за тобой?

— Нет, не нужно.

Где находится квартира Смолина, я помню лишь приблизительно. Но Стас и правда отправляет мне свой адрес вместе с кодом от домофона. Так что, немного поплутав между девятиэтажками,

вскоре нахожу нужный дом. Поднимаюсь на его этаж по лестнице, не на лифте, наверное, потому что невольно оттягиваю тяжелый момент. А перед дверью его квартиры еще пару минут стою, набираясь мужества. И лишь потом звоню.

Слышу, как приближаются его шаги, и сердце стремительно разгоняется.

Щелкает замок, и Стас широко распахивает дверь. Ловит мою руку и втягивает в квартиру. Я улавливаю запах свежей выпечки.

— Привет. Круто, что ты пришла… — Он выглядит каким-то усталым, даже изможденным, но улыбается мне искренне. И взгляд его сейчас полон нежности.

Меня же, наоборот, всю скручивает внутри. Я отворачиваюсь. Потому что это просто невыносимо — смотреть сейчас в его глаза, когда на уме только одно: это была шутка…

— Жень, что с тобой?

— Ничего.

— Но ты опять какая-то не такая… Устала? Или все еще неважно себя чувствуешь? — в его голосе сквозит неподдельная забота, но мне это еще сильнее рвет сердце. — Ты голодная? Сегодня я тебя угощаю. У меня блины и кисель. Сонька приготовила…

Я не отвечаю. Достаю из сумки сложенный вдвое листок — копию его объяснительной — и протягиваю ему.

— Что это? — с улыбкой спрашивает Стас, ничего не подозревая. Глядя на меня, разворачивает листок, затем опускает взгляд и начинает читать. А я наблюдая за ним.

И в ту же секунду улыбка сползает и лицо его меняется. Каменеет в страхе. Этот страх я буквально осязаю.

Стас молчит и не сразу решается поднять на меня глаза, но когда поднимает, когда я встречаюсь с его взглядом, то вижу всё без всяких слов. Это взгляд человека, виновного и загнанного в угол.

Я снова отворачиваюсь, чтобы утереть дурацкие слезинки. Как все было красиво и сказочно, и как всё глупо и пошло закончилось…

— Значит, это сделал ты? — спрашиваю его зачем-то.

Стас не отвечает, только крепче стискивает челюсть. И теперь смотрит на меня с таким пронзительным отчаянием, что мне не по себе. Будто это не он мне сердце разорвал на куски, а я ему.

— Стас, скажи, это был ты? — голос мой срывается до полушепота. — Всё, что здесь написано, это правда? Ты это сделал? Ответь мне!

Несколько секунд он еще молчит, сжигает меня взглядом и молчит. Раздув ноздри, дышит тяжело и шумно.

А потом произносит одно короткое:

— Да.

Делает шаг ко мне, но я отшатываюсь.

— Прости меня, Женя…

Я больше не могу даже слова выдавить. Только качаю головой и отступаю к порогу.

—

Женя, не уходи, — Стас пытается поймать меня за руку.

Но я завожу руку за спину, а затем выскакиваю в подъезд.

— Женя, постой! Пожалуйста!

Слышу за спиной его голос, а сама стремглав несусь по ступеням вниз, задыхаясь от рвущихся наружу рыданий. Крепко зажимаю рот ладонью, сдавленно мычу и бегу, бегу прочь…

78. Стас

— Женя сейчас приедет, — говорю Соньке, убирая телефон.

Она тут же темнеет лицом от расстройства. Молча и с обиженным видом убирает грязные тарелки в посудомойку.

Потом, громко вздохнув, с укором произносит:

— А я думала, мы вдвоем сегодня посидим. Ты сам говорил, что вдвоем! Что никого больше не надо. Сегодня же такой день… Зачем ты ее позвал?

— Не начинай, я ее не звал. А под «никого не надо» я имел в виду отца.

— Как это? — округляет глаза Сонька. — Не звал? Что, она так просто заявила, что приедет? Без приглашения? Офигеть она беспардонная!

— Нормальная она. Мы же не чужие. И я рад, что она приедет. Мы толком с ней вчера не поговорили даже, а сегодня вообще не виделись.

— А я не рада! Я не хочу ее видеть. Мы так не договаривались. Что мне теперь, уходить? — чуть не плачет Сонька.

— Зачем? Никто тебя не гонит.

— Я же, типа, третья лишняя. Какого черта вообще Гордеева решила завалиться к тебе в гости, когда ее не звали? Она знает, что у нас сегодня девять дней?

— Ничего она не знает.

— Так ты что… ты ей не говорил про маму?

— Нет.

— А почему?

От Сонькиных вопросов закипает раздражение, но грубить ей не хочу. Она сегодня старается. Утром приехала специально пораньше. С полными сумками. Привезла из отцовского дома продукты. И сразу принялась печь блины. Сама. Потом кисель сварила. А днем ездила со мной на Смоленское кладбище. Даже не сильно бухтела, когда я отказался брать машину и нам пришлось трястись два часа на автобусе, а потом еще пару километров грести пешком по сугробам. Ну и обратно — так же.

Отец, конечно, забыл про девять дней и про мать, а, скорее всего, ему просто плевать. Сыграл перед общественностью роль, устроив показательные похороны и поминки бывшей жены, и хватит.

Вернулись мы всего за полчаса до Жениного звонка. Сели пить чай с Сонькиными блинами. Они получились у нее на удивление вкусными…

— Стас, почему ты ей не сказал про маму? — не отстает Сонька.

— А зачем? — отвечаю я.

— Ну тебе же так плохо было…

— Вот потому и не сказал, что плохо было. Еще б я перед ней не ныл. Чтобы она меня жалела? А нахрена мне ее жалость? Да и вообще, у нее своих проблем выше крыши. То одно, то другое. Еще моими ее нагружать.