Подозреваются все (вариант перевода Фантом Пресс)
Шрифт:
Вот и теперь я сбегала в отдел и принесла большой, исчерканный вдоль и поперек лист бумаги. Свободно расшифровывая собственные записи, я смогла доложить следователям:
— Вот, пожалуйста, весь ноябрь и декабрь, изо дня в день.
— Третьего ноября, — сказал капитан. — Посмотрите, в тот день пан Янек сидел в отделе? Вечером.
— Нет, — был решительный ответ. — Вот, у меня записано. Третьего я заканчивала проект слесарной мастерской, четвертого — видите? — я его отдала на кальку, а третьего до поздней ночи корпела над проектом и, как сейчас помню, шарила в ящике Янека в поисках технического
— А седьмого и восьмого?
— Тоже нет. Всю неделю как проклятая сидела над работой, одна. Головы не поднимала, спины не разгибала…
— Двенадцатого?
— Минутку, чем я занималась двенадцатого? Ага, приканчивала столярку. С ней я запаздывала, ну и торопилась. Нервничала, приходилось гнать. Януш еще помог мне с дверями. Тогда в мастерской были Януш и Зенон, Янека не было, он появился позже.
— Шестнадцатое, семнадцатое, восемнадцатое?
— Ограждение. Девятнадцатого отдала его на светокопию… Да, тогда уже все трое были в комнате. Помню, сидели мы втроем, а тут погас свет. Работать нельзя, и я решила сварить нам кофе. Помню, Януш еще сказал: «Чудесный кофе получился, глядите, даже сахар не тонет», а потом выяснилось, что он насыпал сахарный песок на крышку. Янек сидел до поздней ночи.
— Так, значит… А десятого декабря?
— Не скажу. Первая половина декабря у меня прошла спокойно, поэтому не помню. А вот с пятнадцатого до двадцатого я занималась рабочими чертежами для Рышарда. Опять поджимали сроки, Рышард подвел, я кляла его на чем свет стоит.
— А шестнадцатое и семнадцатое декабря?
— В эти дни на работе ошивалось много сотрудников, но из нашего отдела — только я…
Тут я запнулась, потому как смутно припомнилось нечто очень нехорошее, относящееся как раз к тому периоду. Нечто странное, мрачное и до такой степени неприятное, что я постаралась скорее от него отделаться, чтобы как-нибудь случайно не проговориться…
— А теперь примемся за этот год, — потребовал капитан. — Возьмем январь…
— Увы, — с искренним сожалением ответила я. — На январь графика не было, и я ничего не помню.
Сложив такой полезный график, я с любопытством посмотрела на капитана:
— А в чем дело? Что такого Янек натворил в январе? Капитан вежливо ответил вопросом на вопрос:
— Что вам известно о его взаимоотношениях с женой?
— О боже, ничего решительно! Я считала, там все в порядке. Жена его очень симпатичная, сам же Янек не производит впечатления несчастливого в семейной жизни.
— Пока все, спасибо. Теперь можно и покурить. Пани желает?
Представители правосудия немного устали, но, судя по их виду, были по-прежнему полны энергии. Глаза прокурора светились ярким блеском, и, честно сознаюсь, он нравился мне все больше. До сих пор моим главным желанием было обнаружить убийцу. Теперь с ним стало соперничать второе главное желание — охмурить прокурора.
Поскольку с официальной частью мы, похоже, закончили, я сочла себя вправе задать неофициальный вопрос:
— Панове, зачем вам понадобились те тряпки, которые вы собирали со всей мастерской?
Мне неофициально ответили:
— После окончания следствия узнаете.
— После окончания следствия вы и вовсе не захотите
— Ну, в этом я не уверен, — буркнул капитан, покосившись на прокурора. Я, разумеется, не упустила шанс:
— Судя по вашему взгляду, этот пан и после окончания следствия имеет привычку поддерживать контакты с бывшими под подозрением?
— Не со всеми, уверяю пани, — галантно ответил прокурор.
— Какая жалость! Не знаю, смею ли я питать надежду…
— Смеете, — заверил капитан. — Это говорю вам я!
— А что скажете вы? — не отставала я от прокурора. Весь в черном, от ботинок до волос, он сидел на краешке стола и сиял красотой.
— Не знаю. В обществе женщин я испытываю робость, — улыбнулся он.
— Как пес в обществе сала, — припомнила я собравшимся известное изречение героя Сенкевича, пана Заглобы, вызвав спонтанную радость всей следственной группы.
Беседа с представителями органов правопорядка не только существенно обогатила мою копилку фактов, но и столь же существенно усилила сумятицу в голове.
Срочно требовалась консультация с Алицией. Честно признаюсь, особыми способностями в области логического мышления я никогда не отличалась, лишь обмен мнениями помогал прийти к гениальным выводам. К сожалению, в данный момент Алиция разыгрывала шесть треф при чрезвычайно неблагоприятных обстоятельствах, пришлось ждать. В этой же комнате Каспер решил заняться наведением порядка. В его представлении порядок заключался в том, что он раскручивал рулоны кальки, после чего с оглушительным треском комкал ее и бросал в корзину. Правда, некоторые рулоны рвал на куски. Не знаю, существует ли на свете другой материал, способный наделать столько же шуму, как техническая калька третьего сорта.
Збигнев, Анка и немного успокоившаяся Моника обменивались мнениями, пытаясь перекричать шум от уборки Каспера. Думаю, такого аккомпанемента Алиции вполне достаточно, вряд ли она отнесется с пониманием еще и к моему вмешательству. Пришлось отложить разговор.
Покинув их комнату, я отправилась в обход по мастерской. В отделе инженеров-сантехников бушевал какой-то грандиозный скандал с участием Кайтека, Ярослава, Стефана и Влади, а в нашей комнате злопыхательствовал Казимеж. В маленькой комнатке Ольгерда Зенон о чем-то конспиративно шептался с хозяином. Увидев меня, оба демонстративно замолчали. Веся, надутая и обиженная на весь мир, сидела на своем месте, повернувшись спиной к проходящим мимо.
С трудом отделавшись от Ядвиги, которая настоятельно требовала ей погадать, я уселась за свой стол. Пришлось думать самостоятельно, без Алиции. Я знала, ничего хорошего из этого не получится, и все равно того, что получилось, даже и предположить не могла!
Сидя на своем месте и отвернувшись от присутствующих, я уставилась невидящим взглядом в угол за столом отсутствующего Витольда. И вот из этого угла появился дьявол. Самый настоящий дьявол, весь покрытый черными космами бараньей шерсти, с рогами и хвостом, на козьих копытах. Обойдя стол Витольда по стенке — уж не знаю, каким образом, доска плотно прилегала к стене, — он уселся на стуле Витольда, лицом ко мне, заложил ногу на ногу и ехидно посмотрел на меня.