Подпольная империя

Ромов Дмитрий

— Аббас? — переспрашиваю я и внимательно смотрю на замотанного в ткань тщедушного старика с красными слезящимися глазами. — Хорошо. Здравствуй, Аббас.

Он не удостаивает меня взгляда. Возможно, не говорит по-русски.

— Я Ибрагим, — продолжает улыбчивый афганец.

Я перевожу взгляд на него. На нём длинная серая рубашка из хлопка, такие же брюки афгани и тёмный жилет. На ногах запылённые сандалии. Да он весь запылённый — лицо, волосы и руки. Несмотря на это, лицо, изъеденное оспинками, кажется жирным.

— А я Махмуд, — говорю я,

прищуриваясь.

— Отлично, Махмуд, — улыбается он. — Как у тебя дела?

— Нормально, — киваю я. — А у тебя? Как твои дела, Ибрагим?

— Замечательно, — отвечает он медовым голосом. — Омар передаёт тебе привет.

Я киваю. Хрень какая-то…

— Ну, а ты… — разводит руки в стороны Ибрагим. — Деньги у тебя?

— А товар? — спрашиваю я. — Товар здесь?

— Да, — кивает он. — Но не прямо здесь, не при мне. Я скажу и мне принесут. А где деньги?

Что за хитрожопая хрень!

— Денег у меня тоже нет. Деньги тоже рядом.

Он кивает и на мгновенье лицо его делается злым. Что-то не нравится он мне, вот просто совершенно не нравится…

— Где? — спрашивает он.

— А где товар? Слушай, Ибрагим, может, я сейчас выйду, а потом ещё разок зайду, и мы начнём всё заново?

Он смеётся:

— Ты такой юный. Откуда ты, Махмуд?

— Какая нахер разница откуда, уважаемый? — излишне резко бросаю я. — Из Медельина годится?

— Тише, тише, — взмахивает он руками и говорит так, будто мне лет шесть отроду. — Просто хочу понять, с кем имею дело.

— Поймёшь, — делаю вид, что злюсь я, — когда мы наконец приступим к этому самому делу, а пока не трахай мозги, окей?

— Махму-у-д! — качает он головой, мол, ну разве можно так говорить со старшими и тут…

— Егор! — вдруг доносится короткий резкий вскрик с лестницы и в тот же миг в комнату вваливается настоящий Махмуд, он же Абдулла.

К его затылку приставлен пистолет, а к горлу — здоровенный нож. В комнату его вводит ещё один моджахед. Всё происходит моментально, просто молниеносно, и я не успеваю ничего предпринять. Но не потому, что теряюсь, а потому, что апатичный старик с воспалёнными глазами, скинув тряпьё, направляет на меня ствола “калаша”.

Ибрагим шустро вытаскивает у меня из-за пояса пистолет и грубо приставляет к виску.

— Где деньги?

— Тупой план, — отвечаю я. — Ты же видишь, денег нет, а вот тебе пришёл пи**ец.

— Этого в ванну, живо, — кивает Ибрагим парню, держащему на мушке Абдуллу.

Тот ведёт его в соседнюю комнату. Если вся эта постановка сделана, чтобы проверить меня, то это невероятно глупо.

— Давай, — тычет в меня стволом продавец, также подталкивая к ванной.

Я захожу. Абдулла стоит с залепленным скотчем ртом. Руки заведены за спину. Похоже, он пристёгнут к трубе.

— Отдашь деньги? — шепчет Ибрагим. — Или сперва убить твоего брата?

Я стараюсь придать своему взгляду надменности и безразличия. Не на того напал, дебил. Но сердце бушует и скачет, как сумасшедшее.

— А потом и тебя, — заканчивает Ибрагим.

—

Да пошёл ты!

— Да? Пошёл я?

Я не отвечаю. Он отходит к тумбочке, я стою практически в дверях и мне видно часть комнаты. Старик что-то злобно, словно оглашая приговор, выкрикивает, подёргивая стволом автомата. На розыгрыш это похоже всё меньше, уж слишком хорошо он играет свою роль.

Ибрагим открывает чемодан. Я замечаю там несколько запечатанных, замотанных скотчем пакетов и “Дружбу”. Вернее, не прямо “Дружбу, а какую-то другую, гораздо более компактную бензопилу.

Он дёргает стартёр, и пила начинает реветь. Вряд ли это привлечёт чьё-то внимание, учитывая звуки стройки.

— Пошёл я? — переспрашивает он, перекрикивая рвущийся из рук инструмент. — Нет, это пошёл ты!

Тот чувак, что приковал Абдуллу отходит в сторонку и направляет пистолет на меня. Мозг работает лихорадочно быстро, выхватывая детали, вот этот пистолет, например. Хороший пистолет, большой, американский.

Ибрагим подходит к Абдулле и поворачивается ко мне:

— Где деньги?

Я чувствую, как по виску скатывается капля пота. Я весь мокрый, как в бане. Второй моджахед делает шаг ко мне и приставляет ствол к голове. Такое чувство, будто металл раскалён…

— Нет? — орёт Ибрагим. — Не скажешь?!

И, уже не дожидаясь моего ответа, проводит пилой по руке Абдуллы. Неглубоко, едва касаясь, вскользь. Но кровища хлещет так, будто ему руку отпилили. Брызги летят во все стороны, попадая на меня и стоящего рядом афганца.

Вжик. И тут же ещё раз вжик, но уже по бицепсу второй руки. Вжик, вжик! Глаза Абдуллы лезут из орбит, и он пытается орать, но скотч, заклеивший рот, не даёт ему этого облегчения.

Сердце ускоряется настолько, что время замедляется. Я вижу каждую каплю крови, медленно летящую по ванной, каждую каплю пота, застывшую на лицах участников этого жуткого спектакля. Надо продержаться, пока не придут наши солдаты, оставшиеся в машине.

Удар по руке правой и максимально сильный — в ухо левой рукой. Моджахед жмёт на спуск, но пули уходят мимо, медленно выбивая брызги из кафельных стен. Я оказываюсь за ним, и старик на мгновение замирает в нерешительности, не желая подстрелить своего.

Это мгновение оказывается последним в его жизни. Сквозь грохот пилы я различаю редкие звуки автоматной очереди. Это наши. Поспели вовремя. Старик начинает плясать странный и страшно медленный танец, сопровождаемый появлением красных пятен на его одежде.

Не давая опомниться чуваку с пистолетом, я втыкаю ему по почкам и выламываю руку, направляя пистолет в сторону Ибрагима. Но тот сам уже плывёт мне навстречу, желая вонзить в моё тело тянущую звуки пилу.

Вместе с моим “партнёром” мы делаем выстрел, меняя траекторию движения Ибрагима. Пуля врезается в бок, и он резко поворачивается, круша пилой матовое стекло окна. По комнате медленно разлетаются острые кристаллы, а сам он, вываливаясь в освобождённый проём, падает на лестницу.