Подпольный Алхимик 2
Шрифт:
— Даже если умру, унесу тебя с собой, подонок! — Я, покачиваясь, приблизился к нему.
Действие газа, видимо, сильно ослабело, раз я не терял сознание, но ощущения от нахождения в помещении всё-таки были не лучшие.
— Что ж, проверим это.
Противник резко вскинул руку, и меня отбросило к задней стене. Со стоном я сполз по ней, но почти сразу заставил себя, скрипя зубами от боли, подняться.
В следующий миг случилось что-то не по плану.
Один из мужчин подошел к Анни и…
Дом оглушил нечеловеческий вопль. Мой вопль.
Глава 17
— Нет, нет, нет… нет! Не смей умирать, слышишь меня? Я вытащу тебя, слышишь Анни?!
Я держал ее тело в руках, но не смел вытаскивать нож, чтобы девушка не истекла кровью.
— Я уже вызвал помощь… тебе скоро помогут, потерпи, милая…
— Нет… не… не помогут… — выдохнула Анни с трудом.
— Прости меня, Анни… прости, что не спас, не уберег… моя вина… только моя…
— Аксель, все… все хорошо. — Девушка сжала мою ладонь и через силу улыбнулась.
А затем ее взгляд застыл, из него ушла жизнь.
Я понял, что больше не в силах сдерживать свое горе и закричал, прижимая голову умершей к своей груди.
На похороны Анни пришли Гарольд, Йорген и Ранд. У младшего Скау лицо застыло неизменно-хмурой маской, губы были плотно сжаты, за весь похоронный процесс с них не сошло ни слова. Я не в силах был утешить его.
Девушку похоронили рядом с могилой отца. Когда похороны закончились и все ушли, я присел у могилы Карла. Не знаю, сколько минут или часов я так просидел, прежде чем сказать:
— Я так виноват перед тобой, друг мой. Прости меня. Прости, что погубил твою дочь. Прости меня, мой друг…
Грудь мою сотрясли глухие рыдания.
Мне стали часто сниться кошмары. В них Карл укорял меня в смерти дочери, после чего его лицо начинало гореть. Крики Босстрома сводили меня с ума, они сливались с моими собственными криками. А затем я просыпался в холодном поту.
Я не мог выносить собственного общества. Я не знал, куда мне деться от самого себя.
Лия все еще жила у меня и пыталась утешать и сочувствовать, но ее жалости я не мог выносить тем более.
— Хватит! — заявил я однажды утром, когда она в очередной раз пыталась вывалить на меня тонны дружеского участия и бессмысленных утешительных слов. — Ты должна ненавидеть меня, дура!
— Что за глупости ты говоришь? — Она настолько удивилась, что даже не оскорбилась на грубость.
— Я убил твою мать, ясно тебе? Я ее убил на похоронах отца!
Лия стала белой, как полотно. Она не закричала на меня, не зарыдала — лишь глаза ее расширились от осознания чудовищной правды, а затем девушка убежала.
Я позвонил
Мою душу раздирал хаос эмоций и чувств. Мне было безгранично жаль, что я ранил Лию, но другим способом невозможно было избавиться от ее тошнотворной заботы, которую я не заслуживал.
Если ложь похожа на яд, отравляющий организм и гасящий в нем огонь жизни, то правда — на огромную каменную глыбу, которую порой без спроса взваливают тебе на плечи: либо научишься идти дальше с этой ношей, давящей болью, либо она тебя впечатает в землю.
Спустя неделю после похорон со мной связался Форсберг и сообщил, что Анни завещала все свои денежные накопления благотворительному фонду, а магазин и дом — мне. Я был ошарашен. Девушки ее возраста не часто задумываются о смерти и принимают меры на случай, если она преждевременно придет за ними.
Мне было невыносимо от мысли, что Анни увидела от меня одно лишь горе, но вопреки этому завещала мне свое имущество. Я понимал, что не вынесу этого, и написал дарственную и на магазин, и на дом на имя Гарольда.
— Почему ты сделал это? — спросил у меня Йорген, когда мы с его отцом обсудили этот вопрос, после чего остались с младшим Скау наедине.
— Я… не могу принять ее дар… Анни была слишком добра ко мне — я ее подвел и не могу… не могу забрать их дом себе, — с трудом объяснил я. Говорить все эти слова было тяжело.
— Я хотел позвать ее замуж. Кажется, она продолжала любить тебя. — Йорген глядел на меня, не отрываясь.
Я отвернулся к окну. Я не мог вынести горечи и осуждения в его взгляде.
Настолько больно мне было в последний раз, когда у меня руках умерла сестра.
Расследование полиции убийства Анни, разумеется, ничего не дало. Я даже не попытался обвинить Нильсонов, потому что, во-первых, понимал, что это бессмысленно, во-вторых, намеревался собственными руками пролить их кровь в отмщение за жизнь каждого дорогого мне человека, которого они убили.
Не успел я очнуться от горя после убийства Анни, как случилась новая беда: умерла от болезни графиня Берг — мать Эйвы.
У меня не было желания сталкиваться с Освальдом, но я не мог не откликнуться на горе Эйвы, поэтому поехал на похороны, а затем — к ним домой.
— Родная, я знаю, что ничем не могу тебя утешить, нет таких слов, которые уняли бы твою боль. Я могу лишь быть рядом. — Я прижал Эйву к себе.
Мы сидели в гостиной.
— И этого достаточно, — прошептала она, кладя голову мне на плечо.
В гостиную вошел хозяин дома. Мне не хотелось находиться рядом с ним, потому я встал, сказав Эйве: