С улыбкой бабочка кружит под потолком.Откуда-то взялась в такое время —ненастное. Ведь знает, что потом —не возвратится. И мои сомненьяпо поводу погоды – в самый раз —не лучший вариант на самом деледля жизни бабочки. И оттого рассказкончается, как всё – в конце недели,воскресным утром. Медленная теньот бабочки скользит по одеялу,от края к краю, тормоша постельсвоим присутствием, но, кажется, так малоеё в пространстве комнаты. Онакружит себе, кружит о штукатурку,как экземпляр, проснувшийся сполна,чтоб завтра стать засушенной фигуркойв каком-нибудь углу среди вещей,чей смысл даже в списках не означен…И в понедельник, разобрав постель,найду кусочек, в складках, на удачу.Январь 20 2013 г.
Жизнеописание одного горожанина
Я пробовал отказываться отвсего, что о тебе напоминало.Я даже позабыл про Новый год,чтоб каждый год не начинать сначалаисторию, которая свелав одной квартире всех, когда-то жившихна этой территории. Углане предоставив даже вновь прибывшим —без надобности для тебя они,как мелочь в продырявленном кармане,что сыпется на землю – лишь толкниеё рукой и звоном не обманетпрощальным –
навсегда. В былые днии я глядел не эти превращеньяв границах комнаты. Разрушенный камини угли в нём почти что без движенья —лишь иногда их трогает сквозняксвоим дыханием, но дверь всегда открыта,и он уходит, как печальный враг,когда на поле армия разбита —и только по количеству потерьисторик узнаёт о пораженьи.Ни раненым, ни выжившим теперьне скрыться от людского осужденьяв каком-нибудь заштатном городке,где только церковь и хранит молчаньео пережитом. Лодки по рекевезут погибших, как напоминаньесвидетелям. Глаз привыкает вновьмириться с окружающим пейзажем,но об бесцветья утром стынет кровьи сердце чаще бьётся как-то даже.У города не спросишь, отчегоон так состарился – ни войн, ни лихорадкикакой-нибудь. Немытое окнобросает тень на жёлтую тетрадкуна письменном столе, когда-то он —свидетель и участник. Только странно —не сохранился голубой плафони вазочка на стойке у дивана —должно быть, время. И когда теперьвсё это видится в другом, волшебном свете —мысль не торопится за сквозняком за дверь,а топчется, как призрак, на паркете,желая разобраться до конца —что, где, куда, зачем – на самом деле,передавая знаками лицасвоё волнение и то, что не успелистереть морщины. Память не стереть.Я пробовал – бессмысленная трата,но на тебя не стоит так смотреть —воспоминанье о тебе всегда чреватокаким-нибудь несчастьем. У тебякакой-то дар – всё превращать в руины.И даже просто, нитку теребя —соорудишь петлю для половинытебя любивших. И твои черты,как отражение, всегда на старом месте.Возможно, сильно задержалась тыи мстишь за то, что мы уже не вместе,а как-то рядом, где-то среди книг —между Довлатовым и Бродским – посредине,к чему ещё читатель не привык,но глаз цепляется к сюжету на картинесреди других. Возможно, что окноспособствует, ну, т. е. освещенье.У мастеров так славилось оно —у тех, других – эпохи Возрождения.А ныне… Ныне – погляди в окно-ворона сыр клюёт, не уставая,на полотне – банальное кино,где каждый, с первых кадров, узнаваем,как ты и я – в былые времена,но по другому поводу. Не помню —ты старше или младше, впрочем, ясогласен младше быть.. А время – тронь и-переведёт, опять, на час вперёд,как штраф за срочность, чтоб не баловалис календарём. Кто после разберёт —что там хранится, в сумрачном подвалесреди других, неназванных вещей,с плафоном вместе, с вазочкой разбитой —по случаю, где там же, среди комнат,хранится привезённое корытоиз дальних странствий. Кажется, оноразбилось тоже, пережив хозяев,но ненадолго. Впрочем, всё равно —сгодится для рассказа, где был крайнимстарик у моря. Захудалый садперед окном и выцветшая башня —от времени – глядят на всё подряд,не выспавшись после гостей вчерашнихуже не к месту заглянувших наогонь в окне. Глядишь на очевидцеви думаешь – наверное, вот таки будет выглядеть какой-нибудь убийца,умеющий читать, писать, игратьна пианино, что в углу за шторой,стоит в пыли. Хозяйская кроватьостанется холодной в эту поруиз-за гостей. А впрочем, всё равно,какая разница, что там, в окне напротив —комедию играют иль кино,трагичное в конце – на обороте,с изнанки, так сказать, текущих дней,что всё длинней, а ноги всё короче…И память, хоть и выглядит бодрей —но слишком много в тексте многоточий,как и должно быть, видимо, уже…Погода за окном – лишь продлеваетсвоё присутствие. Деревья в неглижестолбят пейзаж. Ничто не предвещаетни радости, ни праздника в душе…Старик глядит на море молчаливо,страдая по растерзанным ужеснастям. Луна в окошке сиротливоторчит меж веток голых – напоказ,страдая тоже, как и все в округе,от бессердечия погоды, что сейчасготовится отдать округу – вьюгево временное пользованье. Час,когда закончится бесчинство – не известен.Но лучше кончить здесь сейчас рассказ,пока не слышно заунывных песен.Январь 21 2013 г.
Петербургские бдения
…и гость приходит, опуская взгляд —он опоздал и из пустых кармановобещанные вина не торчат,хотя он трезв или почти не пьяный,но выглядит не очень. У неговсе рукава испачканы в побелке —в подъезде, да, действительно темно —свет на Ростральных, видимо, на Стрелкеостался ночевать. Его рукав,по ходу правый, выпачкан сильнее —он отряхнулся, но уже устав —не до конца – следы ещё белеютна рукаве. Он даже – Виноват, —сказал, когда его прижали к стенке,опять белёной… Жёлтый циферблатвсем завещал конец игры по стрелке…Он обещал, что местный армянинему продаст вино так – сверхурочно,но всем казалось, если он одинпойдёт за ним, то трезвыми все – точно —останутся до самого утраи будут куковать под звон гитары —нестройной. И ребята со дворапредложат выпить выжимку агавы,чтоб не скукожило совсем, в конце концов.И гость молчит, как нанятый убийца.Ему хозяйка плюнула в лицо,а он утёрся и с деньгами скрылся…Январь 21 2013 г.
Хмарь!!!
И. К.
…и Ангелы смеются надо мной,как бабочки кружа над головою.У бабочке – всего лишь день! – другойу Ангелов словарь, чтобы со мноюпоговорить, неведомо о чём —услышат уши и глаза увидят —бегущего мальчишку за мячом,соседского. И оттого не стынетни в жилах кровь, ни под окном водахолодная. Пустые разговоры.Быть может, всё – простая ерундас банальной правдой, что умрём мы скоро!Январь 21 2013 г.
Одному монаху
…а ноги твои, ноги…а руки твои, руки…а уши твои, уши…и твой горбатый нос —всё достоянье тоги,помятой не от скуки,и тут не там, где душиспускают под откос…Январь 21 2013 г.
«Надломленная ветка смотрит вниз —…»
Надломленная ветка смотрит вниз —уже не до листвы теперь, весною,когда другие выше поднялись,став ближе к солнцу,
за собоюне замечая больше ничего —листва, конечно же, надёжноеприкрытие для веток, что в союзе со стволомвек проживают, и вокруг событья —лишь так – пустяк. Неведомо кудаслетает лист – теперь к земле поближе,к корням поближе. Талая водаспасёт от жажды, а немного ниже —другая жизнь, но, впрочем, ерунда —надломленная ветка высыхаетза несколько недель – и не беда,что всё кончается не так, как ожидаешь.Январь 22 2013 г.
«…из камушков обшарпанный пейзаж…»
…из камушков обшарпанный пейзаж.Обшарпанный песком и ветром в суммецветных строений – захудалый пляжглядит печально, как цветок на клумбев ненастный день. Холодная водавстречается с песком, песок на камни,вода уходит, с жизнью навсегдапрощаясь в глубине – и только памятьспособна совместить земную твердьи жидкий вариант самой пустыни,где на песок – лишь только посмотреть —и кажется, что ты пропал отныне.Январь 22 2013 г.
«Когда домой воротишься опять —…»
Когда домой воротишься опять —не встретишь никого. Всё, что осталось —по дням недели лица не вспомнить —такое иногда уже случалосьв былые дни, когда через года,измерив географию ночами,вдруг возвращался с мыслью – навсегда,но сохранял котомку с сапогами —на всякий случай. Но когда теперь,не обнаружив даже очевидцев,свидетелей твоих былых потерь,вдруг понимаешь, что должно случитьсяс тобой отныне, т. е. – навсегда.Вода из крана – не течёт, как раньше —сантехник, видимо, не пожалел трудаисправить то, что, несомненно, старшеего работы. И входная дверь,как раньше, не скрипит, не задеваетза что-то там, невидимое мне,и этого немного не хватаетпо возвращению. Откуда-то глядят —немой будильник, сломанный светильник —из глубины. Но замирает взглядна фотографиях – и Время – страж всесильный —глядит обратно. Тихий разговорза стенкой слышится, ребёнок тихо плачет,собака оглушает лаем двор —и всё как будто ничего не значит —теперь уже. И бабочка в стекле,как герб фамильный, разбросала крыльяв своём пространстве. Книга на столележит в пыли, как будто бы забыли…Январь 23 2013 г.
В окрестностях Колизея
Стенания разбуженных собак —случайно ночью – заполняют площадь,пугая припозднившихся зевак —на Императора – божественною ночьюв начале марта. Вот такой вот сонв другом пространстве – окнами на север —глазницами во тьму, где тихий звонкромсает ночь на верю и не верю.На вымысел, в котором утонулсам Император. И теперь собакидань отдают и сердцу и уму,бредущего сквозь темноту. Во мракеступает осторожно каждый раз,когда нога ощупывает почву —подводит нюх, но зорко видит глаз,чтоб отличить слова от многоточийсплошных в признаниях – и это навсегда —на время, что отпущено для жизнии даже больше. Впрочем, иногдавсё завершается быстрей полёта мыслинад площадью, где сыро и темно.Темно от ночи, а вода из кранабежит себе, не заслоняя дносвоим присутствием. Проснувшись слишком рано,сосед увидит – Император спит —он тоже Император, но попозже.Собаки лают. Светофор горит.Карабинер пересекает площадь.Январь 24 2013 г.
Дорогому племяннику
(из Вергилия)
Когда-нибудь после, когда не наступит старенье,но детская шалость пройдёт вместе с первой любовью,оставив усмешку и несколько кратких мгновенийна память тебе и состарится вместе с тобою.Когда, переросший тебя, твой посаженный кустиксобой заслонит вид на дом и другие строенья,на тень отмеряя пространство, пусть даже из лучшихсвоих побуждений в пределах родного селенья —тогда, может быть, я тебе расскажу, что случилосьсо мной и с другими. И, может быть, даже узнаешь,откуда берутся цветы на безродных могилах,к которым дорогу мостит неприметная память.Тогда, может быть, не останется больше вопросовкаких-нибудь разных, со всякими там запятымив фразах – короче, чем мат пресловутых матросов,что так разговорчивы, но не запомнилось имяхотя бы кого-нибудь – память всегда однобокав своих предпочтениях, в вымысле и в вспоминаньях,таких же коротких, как ветер горячий с востока —и только слова продлевают его завываньяв полночной тиши. Может быть, повезёт – ты узнаешькороткую правду о том, что творится на свете,пока подрастают кусты, да и ты подрастаешь,и солнце глядит на тебя – ни за что не в ответе.Попозже расти, мой племянник, не ведая страха.Ещё благосклонна к тебе предстоящая старость.Ещё не промокла от крови льняная рубаха.И память ещё впереди, а не то, что осталось.Ты, может быть, скажешь однажды, что всё – пустословье,досужие сплетни какой-нибудь дряхлой старушки —взгляни – в небесах за тобой наблюдает с любовью —звезда – и не та, что горит в новый год на макушкевиниловой ёлки. Взгляни, и, возможно, оттудатебе без меня перескажут события всуе —какой-нибудь ангел, что также в преддверии года,глядит на звезду и надеется – всё ещё будет —простая снежинка окажется Божьей слезою! —и ты, утеревшись, заметишь – снежинка не таетв горячих ладонях. И вспомнишь беседы со мною,когда даже ангелы вечером спать улетают,поскольку с утра мокрый снег и земные заботы —вода говорлива в растаявших масляных лужах.И ты побежишь, успевая ещё на работу —к тому же зима. И звезда скрылась в тучах к тому же.Январь 24 2013 г.
«Пейзаж, назначенный пожизненно в окно —…»
Пейзаж, назначенный пожизненно в окно —единственная радость поселенца,чья жизнь на подоконнике давносложилась – с книгами и каплями для сердца,на всякий случай. А в углу окназасушенная бабочка пылитсяс поломанным крылом – в угоду намона опять на свет не возвратится,как Феникс, что из пепла и в окно —ищи его, свищи, на самом деле,как в сказке. Ну да, впрочем, всё равно,в каком теперь он царствует пределе.В каких краях. За пыльное стеклосвет проникает, как за занавескулучами тонкими, которые назлохозяину играют повсеместно,разыгрывая некий переделпространства, обозначенного выше,на составные. Если не успел,то остаются только сыр и мыши,грызущие доставшийся кусокиз мышеловки, продлевая времяживущего ещё на малый срок —пока он кормит их, встав на коленинад мышеловкой, чтобы новый сырдостался им на завтрак или ужин —в достаточном количестве. И мир —со светом или без совсем не нужентому, чей глаз, прикованный к листу,лишь различает чёрное на беломпри свете лампы. Стёкла на носулишь добавляют разности и в целомснабжают зрение количеством вещей,что так необходимы под рукою —чернила, лист, пяток карандашей.Да свежий сыр, что от мышей не скроешь.Январь 24 2013 г.