Подруги
Шрифт:
Боже сохрани заикнуться о ней кому-нибудь. Хлоя приучается страдать молча.
Грейс не намерена страдать ни в коем случае. После долгих уговоров она вырывает у матери признание, что уже доросла до лифчика. Покупается лифчик. На нем стоит государственный знак: «Практичная одежда» [18] . Он сшит из прочной ткани и имеет сугубо практическое назначение. Дня два Грейс, как другие девочки, ходит с горизонтальным уступом на месте бюста.
Грейс не смиряется с уступом. Снова и снова она кипятит в кастрюле топорный предмет, пока каленая ткань не теряет первоначальные
18
Предметы первой необходимости выпускались в военное время по государственной спецификации и продавались по твердой цене.
Таким он бросается в глаза учительнице физкультуры, когда, за отсутствием комбинации, беззастенчиво просвечивает сквозь сетчатую спортивную аэртексовскую [19] майку Грейс во время игры в травяной хоккей.
И вызывает нижеследующий диалог.
Учительница. Грейс, милая, по-моему, на тебе не слишком подходящий лифчик.
Грейс. В каком смысле?
Учительница. Приличные девушки не носят черное белье.
19
«Аэртекс» — фирменное название хлопчатобумажного сетчатого трикотажа.
Грейс. Почему?
Учительница. Потому что как узнать, чистое оно или нет?
Грейс. Запомнить, когда в последний раз стирано. А потом, если черное, то какая разница? Тем более что в военное время мы все обязаны экономить мыло. А говорят, мужчинам больше нравится черное белье. Как по-вашему, правда это?
Учительница. Только мужчинам определенного сорта. Тем мужчинам, которые будут представлять интерес для тебя, нравится, когда женщина безукоризненно чиста душой и телом, включая белье.
Грейс. Да, вы так думаете? Ну, раз из-за этого столько шума, я буду ходить вообще без лифчика.
И ходит. Все кругом твердят в один голос, что Грейс плохо кончит. Ее едва не исключают из школы за то, что она оказывает дурное влияние на остальных школьниц, однако талант к рисованию спасает дело. Шутка сказать — все школьные коридоры увешаны лже-Ван Гогами работы Грейс.
24
Марджори, Грейс и Хлоя.
— Ты что-то неважно выглядишь, — говорит Марджори Хлое, когда они наконец покидают «Итальяно». — Нездоровится или из-за того, что ведешь такую жизнь?
— Нездоровится, — говорит Хлоя. — Я веду вполне нормальную жизнь.
— Ты, кстати, знаешь, какой сегодня день? — не унимается Марджори.
Хлоя провожает ее до Телецентра; они шагают по направлению к стадиону «Уайт-сити», мимо вопиющего худосочия парка Шепердс-Буш-Грин. Дизельная гарь щекочет им ноздри.
— Не знаю, — говорит Хлоя. — Какой?
Сегодня.
Сегодня Хлоины дети — плоть от ее плоти, от ее одержимости, ее любви — размечают на английской лужайке площадку для бадминтона. Они сыты; у них нет ни глистов, ни трахомы, ни чахотки. По телеэкрану они знакомы с идеей насилия
А ведь кто мог поверить при их появлении на свет, что их ждет такое завидное будущее? Между тем незаметно, чтобы они уж очень ценили жертву Хлои, хоть это ей обязаны тем, что все сложилось для них так благополучно, — если только считать, что это жертва, ибо, в конечном счете, не то ли мы делаем, что хотим?
Это внушает Хлое Оливер, когда она жалуется, что ей трудно справляться с детьми. И кто дает деньги, спрашивает он? Не ты, а я. Верно, думает про себя Хлоя, но тебе-то деньги даются легко. Я же отдаю свое время, энергию, самое жизнь. Дети набираются сил за счет матери; по мере того как крепнут они, она слабеет.
Иниго и Имоджин. Кевин, Кестрел и Стэноп. Бедный Стэноп.
Сегодня Хлоя обедает с Марджори. Затем едет повидаться с Грейс. Кто бы мог подумать, после всего, что им когда-нибудь будет снова приятно видеться друг с другом?
Сегодня Эстер Сонгфорд нет в живых. Там, где некогда росли розы — о луке и капусте мы поминать не станем, — вырос пяток одноэтажных дач. «Тополя» приобрел какой-то подрядчик. Он использует дом как складское помещение для стройматериалов и ждет, когда он обрушится и на его месте разрешат построить роскошный многоквартирный дом. Скоро построят автостраду. Меловой карьер засыпали; там, где когда-то боролись за жизнь и нашли смерть сыновья Блаженной Голубки, пролегла дорога к автостраде.
Сегодня мистер Сонгфорд живет в борнмутском доме для престарелых. Грейс навещает его редко.
Сегодня работы Патрика стоят от семисот пятидесяти (те, что побольше) до двух тысяч (самые крошечные) фунтов стерлингов. Женщины на его картинах любят, рожают, умирают или уже мертвы; размыто маячат в несметных волнах домашней стихии.
В 1947 году Хлоя показывает Патрику Бейтсу картины или, вернее сказать, миниатюры своего отца. Он приходит для этого в комнатенку за «Розой и короной» в десять тридцать вечера, когда Гвинет еще не кончила мыть пивные кружки. Хлоя ложится ничком на пол и шарит у матери под кроватью, стараясь обнаружить среди картонок и ящиков рулон с отцовскими работами. Она находит его в глубине, у самой стенки. Теперь она уже почти вся под кроватью, на виду только ее семнадцатилетние ноги.
Пол такой чистый, что Хлоино клетчатое платьице даже не запылилось. Не будь Гвинет такая чистюля, Хлоя, может быть, давно прекратила бы поиски, и Патрику никогда не привелось бы увидеть живопись Хлоина отца, а заодно и гладкие, вытянутые Хлоины ноги.
Вот так, на радость или на беду, решается наша участь. Иниго, Имоджин, Кевин, Кестрел, Стэноп — ниточка тянется назад, к Дэвиду Эвансу, мужественному, изнуренному недугом человеку, который сидит на больничной койке, готовый в который раз ощутить во рту вкус крови, и с безукоризненной точностью наносит краски на квадратики холста, движимый то ли одержимостью, то ли оптимизмом. Мужество не напрасно, мучительные усилия вырвать из уродства красоту не пропадают даром. Думаешь, что они забыты, никчемны, погребены и истлели где-то под толщей земли, а они, глядишь, непонятно как выбились наружу, взвихрили новые токи жизненной силы.