Подснежник
Шрифт:
— Какие-то шрамы, я имел в виду… Отчего они? — слабо трепыхнулся мужчина.
— Ну вот, — сказал Селестен, не обращая на его вопрос абсолютно никакого внимания, — волосы у вас теперь в полном порядке. Завтракайте, а я, как и обещал, сыграю вам.
Ален понял, что этого вопроса задавать не стоило, поскольку в голосе юноши чувствовалось напряжение. А заглянув ему в глаза, мужчина разглядел в них тень страха, что на этот вопрос придётся отвечать. И эта тень немного отгородила его от юноши. Дьюар поспешил её разрушить:
— Извините. Помните, я вам обещал, что не буду вас ни о чём спрашивать? Я не буду,
В тёмных глазах музыканта промелькнуло нечто похожее на благодарность, а отчуждение пропало.
— Забудьте, — сказал Труавиль, садясь за фортепьяно. — На этот вопрос я бы вам ответил, но есть кое-что, о чём бывает больно или неприятно вспоминать. Давайте лучше о чём-нибудь другом поговорим. Если хотите.
Из-под его пальцев полилась музыка. Ален принялся за завтрак, не забыв поинтересоваться:
— Вы уже позавтракали, Селестен?
Музыкант только улыбнулся странной улыбкой и слегка наклонил голову не то в ответ, не то в такт музыке. Дьюар чувствовал себя ещё лучше, чем при пробуждении. Впитывая в себя звуки, запахи, ощущения, мысли — всё, что связано с юношей, он словно и вправду возрождался к жизни. Если уж не телом, то душой, это точно.
— О чём бы вы хотели поговорить? — поинтересовался Селестен.
— О дружбе.
— О дружбе? Вот уж странная тема! Отчего именно об этом?
— Мне хочется узнать ваше мнение, — пояснил Ален. — Что вы обо всём этом думаете?
— Обо всём я думаю по-разному, — ответил юноша, — и, признаюсь, непоследовательно. С тем, что друг познаётся в беде, я согласен. Именно так! Когда беда, и узнаёшь, есть у тебя друзья или нет.
— Это верно, — со вздохом сказал Дьюар. — Оказалось, что нет.
— Не печальтесь об этом! — Селестен свернул сонату на токкату. — Может, это даже к лучшему, что они так скоро раскрыли карты? Кто знает, как бы всё сложилось впоследствии, если бы они этого тогда не сделали. Они показали вам своё истинное лицо. И стоит ли жалеть об этом?
— Не стоит, — согласился Ален, — но всё-таки… Как бы это сказать? Немного обидно, что ли…
— Какие глупости! — воскликнул юноша со странным смешком, а в тёмных глазах его блеснул не менее странный огонь, но он тут же скрыл его под веером длинных ресниц.
— Отчего же глупости? — вполне искренне удивился Дьюар.
— Оттого. Много у вас было друзей? Вернее, многие ли притворялись вашими друзьями?
— Ну… да, много… многие…
— Запомните кое-что… О нет, не нужно смотреть на меня так! Я не учу вас жить. Просто так уж вышло, что я это на своей шкуре испытал, поэтому могу давать советы, исходя из собственного опыта. Так вот, если у вас много друзей, то столько же и врагов, поскольку друзья могут оказаться врагами и быть подчас опаснее врагов. Как говорил блистательный Людовик: «Избавь меня, Господи, от друзей, а уж от врагов-то я и сам как-нибудь избавлюсь!»
— Не понимаю, — морща лоб от напряжения, ответил на эту тираду мужчина.
— Я вам объясню. — Юноша бросил игру и на табурете повернулся к лежащему. — Лучший друг — это злейший враг. Подумайте сами: он вас знает так же хорошо, как и самого себя, знает все ваши секреты и мысли, ваши чувства и планы — всё! И случись вам с ним порвать, представьте себе — только представьте! — как он это может использовать.
— Ну, это если он злопамятен.
— Тогда он, простите, дурак. А «друг-дурак подчас опаснее, чем умный враг»! — моментально среагировал Труавиль. — Он может по своей простоте всё разболтать, не подозревая о последствиях, к которым его разглагольствования могут привести. И знаете ли, дружба редко обходится без зависти. По крайней мере, в одностороннем порядке. А из зависти что только не делают! Разве не так?
— Боюсь, что так, — едва слышно сказал мужчина. — Но как же быть? Неужели нельзя никому доверять?
— Отчего же, попадаются и хорошие люди. Проблема в том, как их распознать. А что касается доверия… на чужих людей полностью полагаться нельзя. Всегда нужно думать, прежде чем делать. А прежде чем поверить другому — подумать дважды. — Черты Труавиля отчего-то исказились болью, но это придало ему ещё большую прелесть. — Если слепо доверять и слепо следовать, можно такую кашу заварить, что вовеки не расхлебаешь. Вашей слепотой могут воспользоваться и вовлечь вас в… неприятные события, которые навредят вам во всех отношениях: и душе, и телу.
— С вами было такое?
— К сожалению. — Селестен как-то зябко повёл плечами. — К сожалению, да. И это сломало мне жизнь. — Он как будто смотрел глазами в прошлое. — А может, во многом я и сам виноват?
— Но вы ещё так молоды, Селестен.
— Вы так думаете? — со смехом сказал Труавиль.
Ален удивлённо вскинул на него глаза, пребывая в совершенном недоумении по поводу этой странной фразы, и переспросил:
— Что вы имеете в виду?
Селестен страшно смутился и покраснел до корней волос. Лицо его составляло странный контраст с оставшейся белоснежной шеей и руками. Спустя минуту краска сбежала с его лица, и кожа вновь стала перламутровой. Юноша нервно тряхнул кудрями и проговорил:
— Иногда я чувствую себя так… в смысле опыта…
Это прозвучало фальшиво. Ален это прекрасно расслышал и понял. А Труавиль, вероятно, понял, что Дьюар это понял, поскольку виновато улыбнулся и сменил тему:
— Я вам, пожалуй, ещё сыграю. Хотите?
— Конечно!
Его пальцы легли на клавиши. Играл он безукоризненно. Во всей этой чертовски сложной штуке он не взял ни одной фальшивой ноты. А Ален знал прекрасно, насколько это сложно — играть не фальшивя, тем более не имея перед собой нотной записи. Меняя мелодии с поразительной лёгкостью, Селестен, похоже, знал их наизусть. Сам мужчина наизусть ничего не знал, кроме до ужасного заигранной и потрёпанной мазурки. Даже с опорой на ноты его игру нельзя было назвать идеальной. Впрочем, как Селестен сказал, ничего в мире нет идеального.
— Если вернуться к разговору о дружбе… — начал Ален.
Труавиль быстро вставил:
— Вернёмся, если хотите. И если моё мнение не отбило ещё у вас желание разговаривать на эту тему.
«Удивительный человек!» — подумал больной, мысленно обводя его профиль, стараясь запомнить его как можно лучше и всё больше обожая его.
— Если поразмыслить над вашими словами, дорогой Селестен, может, и вообще её не существует?
— Что же тогда, по-вашему, существует?
— Может, некий компромисс? Люди вынуждены сосуществовать, вот и выдумали это. Или друзья — это те, кому от тебя что-то нужно, и они тянут это из тебя, как пиявки кровь…