Подснежник
Шрифт:
— Ах, как точно вы это определили! — воскликнул со смехом Труавиль. — Именно маловероятно. Кажется невозможным, но ведь хоть какая-то доля вероятности да есть! На этих-то с первого взгляда незаметных нюансах и строится вся человеческая жизнь, которую вы не цените.
— Я не ценю?!
— В данном случае я не про вас лично, а про весь род человеческий, — объяснил Селестен, вставая на колени. — Ваше абсолютное безразличие меня просто поражает! Хотите, чтобы что-то изменилось, но не хотите приложить к этому никаких усилий. Так дело не
— Я не хочу вас обидеть, но ведь ваш массаж не приносит никаких результатов.
— Глупости, глупости и ещё раз глупости. Ответьте-ка мне на один вопрос, Ален. Точнее решите небольшую задачу. Одна женщина мечтает похудеть. Ей посоветовали заняться гимнастикой. Она утром сделала несколько упражнений, а потом посмотрела в зеркало и увидела, что ничего не изменилось. Она решила, что всё это бесполезно. Она права?
— Нет, конечно. Нужно постоянно заниматься, чтобы добиться результата.
— Вот именно, Ален. Если вы сами это признали, почему вы уверены, что мой массаж бесполезен? Это нелогично.
— Эта ваша софистика! Моя парализация — это вовсе не лишний вес. Дело более серьёзное!
— Вот и ведите себя серьёзно. Заладили одно и то же: бесполезно, не получится… Если вы себя на это настроите, точно не получится. Что, разве так сложно постараться поверить в лучшее? Я уж не говорю «поверить», хотя бы постараться. А говорить, что всё впустую, конечно, легче. Только стоит ли?
— Вы, Селестен, всегда преуспеваете в том, что делаете: отчитываете меня, как мальчишку.
— Простите, если это прозвучало именно так, — нахмурился музыкант. — Я ведь уже говорил, что проповеди читать вам не собираюсь. Но говорить то, что думаю, я буду. Может, тогда вы поймёте, что я во многом прав.
— Во всём правы?
Нет, во всём прав один только Всевышний. Каждый имеет право на ошибку, но не у всякого есть возможность её исправить. Я, возможно, не прав, но я всё-таки считаю, что бороться нужно до конца. Пусть меня в очередной раз забросают камнями, но я своего мнения не изменю. Хотите вы того или нет, но за ваше выздоровление я буду бороться. И мне было бы легче, если бы вы мне в этом помогли. Без вашего участия это будет сделать довольно-таки сложно. Но я это сделаю, пусть мне придётся потратить на это всю мою силу! Я не искуплю этим своих грехов, — продолжал он после молчания, — но мне будет легче, если я смогу помочь ещё одному из тех, кого я прежде хотел погубить. Возможно, когда-нибудь я смогу… — Он не договорил, но тоска в его взоре вспыхнула с новой силой, а на длинных ресницах задрожали слёзы.
А Ален с новой силой осознал, что у Селестена в прошлом кроется тайна. И причём такая, что к ней лучше не приближаться. Дьюар не понял, а осознал это каким-то восьмым чувством. Он решил об этом ничего не говорить и не цепляться к словам Селестена — а таких моментов, к которым можно было прицепиться, в речи юноши было предостаточно — и перевёл разговор на другую тему.
— Я вас расстроил,
— Обещаете? Лучше не обещайте, а просто исправьтесь, — ответил юноша, сосредоточенно глядя куда-то в пространство. — Сделаете это?
Дьюар кивнул.
— И поговорим о чём-нибудь другом.
Мужчина подложил под голову ещё одну подушку и предложил:
— Мы в прошлый раз говорили о самоубийствах.
— Хотите продолжить тему суицида?
— Нет, тему жизни после смерти. Мне очень интересно, Селестен. А вернее, интересно узнать ваше мнение.
— Что именно вы хотите знать? — ровно спросил музыкант.
— Вы вообще верите, что жизнь после смерти существует?
— Верю ли я? Я знаю.
— Знаете?!
— Будем считать, что да, — уклончиво ответил юноша. — Доказывать вам я ничего не буду, просто поверьте мне на слово. Иной мир есть, и вы туда непременно попадёте, но это будет ещё нескоро. Зачем вам думать о смерти?
— Я просто часто думаю… на что это похоже, если оно есть? А иногда мне думается, что этого нет, и где-то внутри всё холодеет от страха и такой ужас пронзает, что хочется кричать… — Зрачки Алена расширились.
— А вы не пробовали помолиться? Или хотя бы обратиться мысленно к вашему ангелу-хранителю? Это бы вам помогло: стало бы спокойнее на душе.
— Жаль, что вы не мой ангел-хранитель, — с искренним сожалением сказал Дьюар.
— Увы, нет: не хранитель, не ваш… да, похоже, что и не ангел тоже. — Он улыбнулся, но глаза его остались серьёзными. — Но не превращайте мои слова в шутку! Я говорил с вами серьёзно.
— Я тоже.
— Вы неисправимы, Ален. — На этот раз Селестен и вправду улыбнулся.
— А вы?
— Я уже не изменюсь, а у вас ещё есть шанс.
— А вам не кажется, что некоторые слова должны были стоять на другом месте?
— Я хотел сказать только то, что сказал. Не больше и не меньше.
— Это прозвучало немного странно… — осторожно начал Ален.
— В своё время вы всё поймёте.
«Знать бы, когда это время наступит!» — подумалось Дьюару.
В углу промелькнул серый силуэт мыши, пробежавшей под шкаф. Ален проследил за ней глазами и попросил:
— Когда увидите мадам Кристи, передайте ей, пожалуйста, чтобы она поставила здесь мышеловку.
— Зачем?
— Тут полно мышей. Боюсь, они могут попортить ковры.
— Только поэтому вы хотите лишить их жизни? — Юноша изогнул бровь.
— Это вредители.
— Ах да, вредители! — Трудно описать, каким тоном это было сказано, но что в этом тоне присутствовала ирония — было ясно.
Дьюар уточнил:
— Вредители, которые разносят заразу.
— О чёрной смерти уже давно ничего слышно не было, насколько я помню. Не стоит лишать живое существо жизни без причины. Да и вообще не стоит. Против этого есть и особая заповедь.
— Она же касается людей? — удивился Ален.