Подставная дочь

Сухов Евгений Евгеньевич

МУТОЗИНА. Да, в этот день Василия Николаевича не стало, и это такая потеря, такая потеря (показывает, что ей стало трудно говорить)…

Я (подождав, чтобы интервьюируемая успокоилась). В этот день должна была состояться конференция, на которой Василий Николаевич собирался выступить с докладом, изобличающим коррупцию в некоторых известных организациях, призванных бороться с коррупцией. Доклад его мог стать настоящей бомбой для людей, нечистых на руку и погрязших в коррупционных связях. В связи с этим у меня вопрос: не связано ли убийство Масловского с этим докладом?

МУТОЗИНА. Да, вы правы. Василий Николаевич должен был озвучить на данной конференции некоторые документально подкрепленные факты о коррупционных связях и деяниях, в частности, руководства

Общероссийской общественной организации «Против коррупции». Вполне возможно, что среди лиц, которых Василий Николаевич намеревался обличить в коррупции, и скрывается его убийца или заказчик этого убийства. Я очень надеюсь, что наши правоохранительные органы найдут этого, с позволения сказать, человека, у которого поднялась рука на нашего дорогого Василия Николаевича Масловского. Ведь он, не побоюсь этого слова, был знаменем справедливости для Москвы, да и всей нашей страны.

Все. Мои вопросы к Эмме Григорьевне закончились. Она явно дала нам это понять тем, что после ответа на мой последний вопрос стала снимать микрофон-петличку.

Ладно. Заместителя председателя Масловского мы отработали. Спасибо за внимание…

Похоже, Василий Николаевич Масловский был, в принципе, неплохим человеком. Ну, а то, что он уж очень сильно и неуемно любил женщин, это разве так уж и плохо? И потом, если ты не любишь красивых женщин, то это уже выглядит подозрительно…

Мы со Степой тепло распрощались с Эммой Григорьевной, которая немедленно погрузилась в какие-то свои неотложные дела. Что ж, у нее теперь дел намного больше, чем было при жизни Василия Масловского. Ведь ныне она – председатель (ну, или пока и. о. председателя) Всероссийской общественной организации «Контроль народа» с ее Центральным правлением, Контрольно-ревизионной комиссией и просто членами, которых, по ее словам, насчитывается сто двенадцать тысяч…

Весьма богатое наследство.

Я думал, что на интервью с Эммой Мутозиной день у меня закончился. Ан нет. Уже в десятом часу вечера позвонила Ирина и объявила, что едет ко мне. Конечно, я был не против того, что она останется у меня ночевать. Но ее последними словами, перед тем как она отключилась, были:

– Надо посоветоваться.

Это значило, что предстоит опять напрягать башку, поскольку Ирина наверняка будет просить совета касательно своего расследования избиения девицы Светланы Липаковой девицей Александрой Терентьевой. И отделаться мне не удастся.

Так оно и вышло. Как только нога Ирины ступила на площадь моей квартиры, последовал вопрос:

– Слушай, как бы ты поступил, если бы знал, что человек сознается в преступлении, которого не совершал, ради спасения дорогого ему человека?

– Это ты про Сашу Терентьеву? – уныло поинтересовался я.

– Да, – ответила Ирина. – Я узнала, что один человек дал матери Саши Зинаиде Ивановне денег на операцию Коли. И не по соображениям человеколюбия и бескорыстной помощи больному ребенку, а выгораживая собственную дочь.

– Поясни, – попросил я.

– Хорошо, слушай. В классе, где учились Саша Терентьева, Света Липакова и школьный ловелас Толик, обучалась с седьмого класса еще некая Анжела Бронская. Я разговаривала с их классной руководительницей Толмачевой, и она хоть и недоговаривала мне многого, но все же кое-что об этой Бронской мне узнать удалось. Кроме того, я поговорила с двумя девочками из этого класса, которые после окончания школы освободились из-под влияния Бронской.

– Что значит, «освободились из-под влияния Бронской»? – посмотрел я на Ирину. – Поясни.

– А ты слушай дальше и не перебивай, – ответила Ирина. – Так вот. Эта Анжела Бронская была очень сложной девочкой, чуть что не по ней, сразу озлоблялась и мстила. В классе она была заводилой, и многие плясали под ее дудку. У нее всегда были деньги, и этим она просто подкупала многих учеников в классе: то даст в долг, то угостит чем-нибудь… Папа у нее – крупный бизнесмен, на протяжении нескольких лет помогал школе

покупать строительные материалы для ремонта, компьютеры и так далее. В общем, оказывал благотворительную помощь. Конечно, директор школы, завуч да и все учителя в папаше Анжелы души не чаяли. Как же, благодетель! А его дочери всегда ставились хорошие оценки и прощались разные выходки. В девятом классе эта Анжела порвала прямо на уроке платье одной девочке, потому что та на перемене посмела при других ученицах уличить Анжелу во вранье. В том же девятом классе Анжела начала дразнить Терентьеву нищенкой, поскольку у Саши, единственной в классе, не было мобильного телефона. Саша никак не реагировала, и это очень злило Бронскую. Через какое-то время у Саши появился мобильник. Анжела, узнав об этом, попросила дать ей посмотреть на него, а потом, как бы случайно, уронила телефон на пол. С силой и со словами, что, мол, нищенке он ни к чему, все равно, дескать, звонить некому и некуда. Ну, телефон от удара разбился вдребезги. А Саша влепила Бронской крепкую пощечину. Конечно, начались разборки. Анжела ничего не сказала отцу, но пощечину видела одна учительница. Она подняла шум на всю школу, было признано, что Анжела уронила телефон Саши случайно, а вот пощечина, которая случайной быть никак не могла, сделалась предметом разбирательств. Состоялся педсовет, Сашу едва не исключили из школы, и лишь просьбы и мольбы Зинаиды Ивановны подействовали на директора и завуча, и Терентьеву оставили в школе с условием, что если Саша нарушит дисциплину еще раз, то будет отчислена из школы без всяких проволочек и объяснений. С тех пор Саша дружбу ни с кем из девочек не водила, и подобных эксцессов с ее стороны не было. Да и Анжела перестала ее изводить и словно не замечала. Такие, как эта Анжела, силу уважают…

– Но обид не прощают и при случае мстят, – вставил я свое весомое словечко.

– Это точно, – согласилась со мной Ирина. – Я думаю, после избиения Липаковой это Анжела подсказала отцу, что все следует свалить на Сашу Терентьеву и подставить ее, сыграв на болезни братика Саши.

– Почему ты так думаешь? – спросил я.

– Ну, сам подумай, – взглянула на меня Ирина, как смотрят взрослые на детей, – откуда крутому бизнесмену знать, да и зачем ему вообще знать про больного брата одной из учениц класса, в котором учится его дочь? А вот Анжела про ситуацию в семье Терентьевых прекрасно знала. Все в классе знали, что у Саши больной брат.

– Верно рассуждаешь, – похвалил я Ирку. – Сразу видно, моя школа.

– А то, – тряхнула она головой.

– Кто же все-таки избил эту Липакову?

– Анжела и избила, – ответила, ничуть не сомневаясь, Ирина. – Избить таким образом – больше некому.

– Зачем? – спросил я.

– А Толика они не поделили, – усмехнулась моя прелестная сыщица.

– Опять этот Толик!

– Опять. После того как перестал клеиться к Саше Терентьевой, он переключил свое внимание сразу на двух девушек из класса: Свету Липакову и Анжелу Бронскую. Липакова была с Толиком довольно холодна, когда соглашалась пойти с ним погулять, а когда и нет. Словом, чувств особых к Толику она не испытывала. Это Толика заводило, и он обращал больше внимания на Липакову, а не на Бронскую, поскольку Анжела сразу приняла ухаживания Толика и явно была к нему благосклонна.

– В этом что-то есть. Мужчине всегда интересна девушка, которая трудно дается, а не та, что выбросила белый фраг при первом же свидании. Следовательно…

– …следовательно, – перебила меня Ирина, – Бронская ревновала его к Липаковой, злилась, и ее злость вылилась в такое вот избиение. Я уверена, что Липакова видела, кто ее бил. Но она либо запугана, либо подкуплена тем же Бронским.

– Бронский, Бронский, – повторил я в задумчивости, вспоминая, где я уже слышал эту фамилию. Причем совсем недавно. Стоп! Это же Володька Коробов упоминал ее, говоря, что Масловский нарыл компромат на генерала Манаева и в том числе на одного из его заместителей, некоего Бронского… А не тот ли самый этот Бронский, школьный меценат?