Подстерегатель
Шрифт:
Вот я предпочел корчам мимикрии прямой путь - по шоссе, погнушался тем кис-кис-кис, каким приманивает грешника костлявая жница. Вот он - "киевский шлях", каким идет убивать агронома Лещука агент Бережной: "Ты что так долго не открывал?" У тебя там кто-нибудь есть?
Как воин-завоеватель, как выносливый офицер, направив жизненные соки в нужное русло, я сумел мобилизовать на марш-бросок всю свою мощь, а, видимо, нелегко преобразовать судорогу в гусиный шаг. Гусиным шагом (переложив нож в боковой карман) я пролагаю безупречно прямую линию на карте Яшвильской (ударение на "я") области.
Пройдут годы, и посольство в киргизских шапках проедет мимо на своих выносливых малорослых лошадках, пораженное величием гранитного фрица, который будет стоять здесь, как было задумано, опираясь на меч!
В
Лу Рид - вот загадка, до чего же похож на актера Шалевича, а Стерлинг Моррисон (не путайте с кабаном из Дорз) - на Цветаеву, остриженную "под глэчик" (ударение на "э"). Впрочем, на нее многие похожие, слишком многие!
Такие Зюзюшки, как Морин Такер, имеют обыкновение появляться словно из-под земли, когда вы стоите за чашкой кофе в смердящей очереди. Приблизится такая возгря (ударение на "я") и просится вперед "пирожна (ударение на "о") купить", а вы, не глядя в глаза, где соседствуют тушь и закись, но цапнув зло ее грязные пальцы в штампованных пластиковых туфлях, пропускаете гадину.
И только лишь после примечаете, что на протяжении всего эпизода за вашим малодушием злорадно наблюдал какой-то андрогин, забравшийся на подоконник и выстукивающий пяткой по фанере рисунок, похожий на барабаны Вельвет Андеграунд.
Конец первой части
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
"Западный мир в том виде, в каком он существует сегодня, не таит в себе ни тени соблазна для меня. Он понятен мне и близок только во снах наяву это предсказуемая и стерильная область, нечто сродни гофмановским княжествам, процветающая благодаря самоограничению. Нынешний Запад, в особенности его американизированные части, мне отвратителен".
Из дневника Ружникова.
Погода стояла пасмурная, прорехи меж темно-синих туч сочились тусклым светом. Было два часа пополудни. Я вдыхал вместе с воздухом какую-то весеннюю тревогу, распыленную в его прозрачном для глаз веществе и оттого бесцветном. Всю ночь дул теплый ветер, он растопил пузырчатую корку на тротуаре, и вымощенная камнем дорога обнажилась. Камень показался мне чрезвычайно мелким, как будто я смотрю на мостовую с третьего этажа. С деревьев покрикивали малочисленные скворцы, прилетевшие расклевывать зиму. Они сидели на мокрых ветвях, черневших как что-то докучное. Я обратил внимание на колеблемый ветром чулок, наполненный песком, заброшенный кем-то на сук.
Поверхность трассы Сухозанет (ударение на "е") - Яшвиль, та, что сию минуту плывет у меня под ногами, покрыта, в отличие от гостиничного подъезда, "жидовской смолой", как именовали в прошлом веке асфальт. Далеко впереди по бугоркам и выбоинам везет автобус товарища Чашникова ("Пинкфлойд у меня в крови" - слыхали вы что-нибудь похожее, а он мне сам это говорил) и Баннову Оксану донашивать парчовый бешмень - предмет бабьего баснословия, память о сытой жизни в столице у супруга-мальчиколюбца, воспользовавшегося ее фамилией. Да нет - не собираю я сплетен от мебельщиков и костюмеров, обо всем этом мне рассказали Смолий и Сидорович (ударение на "и"), когда мы выпивали. Похоже, что Алексей - фигура для Банновой очень небезразличная. Что же, как будто она вовсе непригодан для любви? Губы у нее были припухлые, но рот при этом велик, голова всегда смотрит вперед и вверх, а протягновенный язык имеет на конце шишку, наводя на мысль о насилии, вынудившем голову молодой женщины занять такое положение. Но, должно быть, она обладает каким-то добросовестным сладострастием разводки, видимо, серьезная миловидность ее непонятна мне по малости лет. При этом она полнеет, и в этом ее увеличении обнаруживается что-то азиатское, жутковатое. Иным людям никак нельзя увеличиваться в размерах.
Вместе с ними едет реквизитор, нос у нее произрастает прямо из лобной кости,
А я вот испытываю ковбойские сапоги, подаренные Софьей к моему совершеннолетию, их подметки оставляют занятный отпечаток, но на асфальте не бывает следов, разве что летом. Или Чашников - он своими плешинами запросто ввел бы в заблуждение Фанни Каплан: Высматривает что-то поверх курчавой головы татарина-шофера, изредка перемаргивая глубоко сидящими глазами, наверно то, что я заметил перед ним на столике в кафе: два стакана хереса и полцыпленочка.
А что происходит у них на репетициях! Я примечаю какое-то томное зазнайство среди актеров-бездомовников. Судя по их ухмылкам, затевается постановка очередного утопленника. Любопытно, что мадам Чашников, не вынимающая ног из мешковатых джинсов (видимо, очень нехороши), нос имеет такой же толстый, что и Баннова Оксана, но оттянут он у нее книзу, вроде как у Ринго Старр. Театральный занавес все больше и больше напоминает звездно-полосатое знамя. А позвольте спросить, что породила ваша цивилизация в упрек здешней дикости - газовые камеры на одном берегу и заразную болезнь на другом. Тем не менее, дамочки ведут себя как на Мэнхэттэне, правда Мэн хеттен сего диаметра не превосходит люка, каким закрывают клоачный колодец. Несвистывают "Янки-дудль", а полотенец-то в умывальнике висит со Сретения Господня, уже и вонять перестал. Царица небесная! Собираются, клохчут наседками, подражают хрюканью свиньи, воют по-собачьи.
Коврик для вытирания ног заменял картон. Стараясь ступать тише обычного, я вошел в парикмахерскую. "Кофе? - два глотка", - звучали голоса женщин, скрытых от меня ширмою. В салоне было чисто подметено. Над кассой висел зеленоватый от времени Марлон Брандо. На нем был тот же наряд, что и на обложке "сержанта Пеппера", куда он попал вместе с Обри Бердслеем и Луиджи Кагановичем. Среди портретов, чья задача облегчить выбор прически мужчинам, поддерживающим моду, одно лица показалось мне знакомым и даже слишком - да ведь это же Леня-радист, правда заметно моложе, чем теперь. На столике с инструментом я обнаружил опрокинутую надписью вниз табличку. Перевернув ее, я прочел на обороте: "Вас обслуживает мастер Драгойчева И.Д." Мраморный столик был накрыт исцарапанным листом плексиглаза, под ним лежали подряд: сморщенный от пролитой жидкости календарик, итальянская певица с глазами Софьи, открытка из Болгарии: Точно узор на мокрой штукатурке, пропитанной отвратительной атмосферой гибнущего подземного уринала, с мертвой серой, почти газообразной газетной вырезки на меня наступило видение: набеленные щеки, лишайная поросль на черепе, похожая на полукружие, проведенное фломастером, две чернейшие точки в глазницах, голые подмышки, схожие с провалами щек, многорядный браслет "садо-мазо".
Мне стало дурно, и, теряя равновесие, я взялся рукой за холодный край раковины, на плоском и сухом дне которой валялась матовая зажигалка и пара перчаток. Я отодвинул их, но не обнаружил отверстия для стока воды. То, что я посчитал за раковину, оказалось шляпною коробкой. Я готов был присесть, но сию же минуту из-за ширмы мне навстречу шагнула мадам Драгойчева (ударение на "о"). Несомненно, то была она. "Мама, мама, в Божьем мире Божьи ангелы поют!" Ее голову покрывала невероятно широкая фетровая шляпа, такая же серая, как и у обожаемой Марики (ударение на "а") Рекк. Не дожидаясь приглашения, я опустился в кресло. Рот у нее от природы очерчен несколько капризно, и одна уже эта гримаска обыденной ненасытности сводила с ума, а то место, где губы мадам Драгойчевой становились тоньше, сливаясь со складкой на смуглых щеках, способно было лишить рассудка окончательно. На женщине, в пальцах которой через мгновение появится бритва, был надет аптекарский халат с вытачками, сквозь тонкую ткань просвечивал джинсовый сарафан.