Подумай дважды
Шрифт:
— Такая уж я уродилась.
— Меня трудно отпугнуть подобными пустяками. Теперь я от тебя не отстану.
Он надеялся, что она хоть что-то скажет о своих чувствах к нему, но Сима, помолчав несколько мгновений, перевела разговор на другую тему.
— Как мама? Надеюсь, ей уже лучше.
— Твердит, что здорова, как лошадь, но местный фельдшер настаивает на обследовании.
— Отказывается?
— Делает вид, что не слышит. Я не теряю надежду ее уговорить.
— Мне хотелось бы с ней познакомиться.
После этих слов его сердце встрепенулось, наполнившись неожиданной радостью. Он и сам хотел того же. Нежность к этой женщине
— Ты ей обязательно понравишься.
Он мог ошибаться, но ему казалось, что в этот момент Сима смущенно улыбается. Он не раз представлял ее себе именно такой.
— Я разгромила твою квартиру.
Еще одна обнадеживающая новость. Она пришла в его дом, и Егора не волновало, во что он превратиться. Если только Серафима останется там.
— Значит, придется отстраивать заново. Ты умеешь укладывать кирпичи?
— Я серьезно. Рабочие начали отделку кабинета. Мне бы хотелось… Было бы неплохо, чтобы ты сам взглянул.
Он почувствовал в ее голосе неуверенность и еще что-то, чего он желал и во что боялся верить. Егор думал о том, какие подобрать слова, чтобы убедить Симу, что он никуда не сбежит, не оставит ее, как когда-то. Как сделать, чтобы она поверила ему, когда он далеко и не смотрит ей в глаза?
— Я скоро приеду. Хочу еще несколько дней побыть с мамой, понаблюдать за ней.
— Конечно. Я понимаю. Это сейчас самое главное. — Она замолчала, а когда он уже подумал, что сейчас она попрощается, Сима неожиданно произнесла: — Я жду тебя. Приезжай, как только сможешь.
Возможно, он — лишь влюбленный глупец, но ему хотелось верить, что эти слова означали для него исполнение самых заветных желаний. Сдержав рвущееся признание, он произнес:
— Приеду.
Это прозвучало слишком сухо даже на его мужской взгляд. Он обязательно поговорит с ней, когда вернется, и все встанет на свои места.
— Грибов, ты меня вообще слушаешь?
Он обошел вокруг Иннокентия и встал перед ним, заставляя обратить на себя внимание.
Аркадий не желал смириться с неудачей и решил предпринять еще одну попытку уговорить Грибова продать ему акции. С каждым днем его настроение становилось все более неуравновешенным. Он потерял всякое терпение и уже почти смирился с тем, что ему придется вынести историю рождения ребенка Эллы на всеобщее обозрение и обсуждение. Он не сомневался, что после того, как будет доказано его отцовство, наследство мальчика окажется в его руках, пусть и временно. Аркадию так сильно хотелось насолить Симакову, посмотреть в его самовольное лицо после того, как он, Крамарь, получит контроль над компанией, что месть постепенно превратилась в главную цель его жизни. Аркадий не помнил, когда все началось, но его это не волновало. Как перестала беспокоить и мысль о вероятном скандале, а также дальнейшая судьба ребенка. Мальчуган мог стать его наследником, но с такой же долей вероятности оказаться в
Он увидел Грибова, входящего в кафе вместе с дочерью, и решил дать ему последний шанс поступить благоразумно, то есть избежать огласки. Последние дни ему никак не удавалось застать Иннокентия в офисе. Да и телефон тот не поднимал. Случайная встреча показалась Крамарю судьбоносной, и он вскочил в кафе следом за парочкой. Аркадий сразу приступил к делу, надеясь, что в присутствии дочери Кеша не станет уклоняться от беседы. К тому же в детском кафе Грибов вряд ли затеет ссору.
Иннокентий выбрал необычную тактику. Он отмалчивался, не признаваясь в знакомстве. Это выглядело бы смешно, если бы так сильно не злило. Тогда Аркадий и предпринял маневр, позволивший ему оказаться перед собеседником у кассы. Кеша невозмутимо перечислил продавщице пирожные, которые собирался приобрести и поинтересовался их стоимостью. Аркаша чуть не взвыл от ярости и почти прокричал:
— Прекрати валять дурака, Грибов!
— Дядя, в общественных местах кричать некрасиво. Тем более в присутствии детей. Мы с папой отдыхаем.
Он посмотрел вниз, на маленькую серьезную девочку, и подумал, что она очень сильно напоминает свою мать. А еще о том, что эта малявка когда-то может стать наследницей любимого промышленного детища Симакова. Уже одним этим она раздражала его до невозможности, но Крамарь сделал над собой усилие и даже улыбнулся. Никогда не знаешь, что может пригодиться в жизни.
— Извини. Тебя хорошо воспитали, детка. Как только твой папа ответит на мои вопросы, я оставлю вас в покое.
Кеша расплатился, взял большой бумажный пакет, уступил место очередному покупателю и лишь тогда повернулся к Аркадию.
— Я все сказал тебе еще в прошлый раз. Не трать время зря. Акции и ребенок останутся у меня.
— Вот, значит, как? Уверен?
— С каждым днем все больше.
— Ладно. — Крамарь прищурился, бросил взгляд на девочку, стоявшую рядом с Грибовым и не спускавшую с него больших серых глаз, и подумал о том, что Кеша не оставил ему выбора. — Мы еще посмотрим, у кого, в конце концов, окажутся акции и ребенок.
Ближе к вечеру Егору удалось застать дома Маркитана. Он дозвонился на его стационарный телефон. Виктор сдержанно отчитался в делах компьютерной компании, несколько лет назад организованной Бриттовым. Затем ввел в курс интересующих Егора акций и их движения на биржевом рынке. Только после этого он вспомнил об Измайловой. Ника уже выписалась из больницы и жила в квартире матери.
— Эта женщина меня больше не интересует. — Бритт с трудом удержался от того, чтобы не высказаться в ее адрес еще резче, хотя она это и заслуживала. — В следующий раз будь любезен воздержись от упоминаний о ней.
— Егор, ты — мой друг. Во всяком случае, я надеюсь на это. Поэтому скажу откровенно: ты к ней несправедлив. Мало того, относишься предвзято.
— Предвзято? — Бритт скрипнул зубами. — Так вот, как друг, хочу тебя предупредить: ты попался на крючок, Виктор. Она — далеко не ранимое, нуждающееся в защитнике создание. Это волчица в овечьей шкуре.
— Ты не прав! — Маркитан почти прорычал эти слова, затем сделал паузу, видимо, пытаясь справиться с эмоциями, и продолжил уже спокойнее: — Это — заблуждение, досадное недоразумение. Ты не видел, как она страдала, как плакала, когда ты оставил ее в палате одну и уехал в гневе. Поверь, ее слезы были искренними.