Подвальная станция
Шрифт:
Теперь Эмори хотела запустить новую волну исследований и колонизации в глубокой Запредельности.
Все знали, что там можно найти только неприятности. И опыт Солнечной системы на другой стороне космоса был тому убедительным доказательством. Сол пришлось бегом вернуться к Сообществу и просить о торговле, просить рынки сбыта. Сол имела соседей и ее неразумное любопытство, по всей вероятности, и принесло беду Сообществу, почти в пространство Союза. Городин постоянно и громогласно об этом объявлял. И требовал увеличения отчислений в оборонный бюджет.
Из
А новости о результатах выборов среди торговцев явились ударом, причем жестоким. Центристы считали, что победа уже у них в кармане. Они и в самом деле считали, что у них есть шанс остановить Эмори, а теперь все, что они могут сделать, — это цепляться за процедуру и попытаться убедить Совет в том, что голосование по проекту «Надежда» не должно происходить, пока де Франко не прибудет в Эсперанс и не займет свое место, поскольку проект затрагивает ассигнования на флот и вопрос об основных статьях бюджета.
Или… они могут сломать кворум и отправить проект на голосование в Совет Миров. Вся интрига Эмори повиснет в воздухе. Представители гораздо более независимы, особенно большой блок от Сайтиин, в основном состоящий из центристов. Дайте им только запустить зубы в такой сложный законопроект, как этот: не «отшлифованный», не отредактированный Девяткой, и они завязнут в нем на долгие месяцы, требуя внесения изменений, которые Девятка будет отклонять, и снова, круг за кругом.
Пусть Городин еще попытается убедить Экспансионистов задержать голосование. Городин еще определенно не заявил, на чьей он стороне, герой войны, грудь в медалях. Бросить его на них, посмотреть, сможет ли он повернуть их. Если нет, центристы смогут уйти, все четверо. В этом риск большого политического урона, за это придется дорого платить.
Но не смотря на уроны можно выиграть время. Время для контактов с лоббистами, время разобраться, могут ли они потянуть за определенные веревочки, и понять, удастся ли убедить де Франко (когда та появится) быть умеренной. Ведь именно такой она себя объявила — по крайней мере, принять сторону центристов по законопроекту, который так важен для ее избирателей. Она может, может проголосовать за откладывание.
Советники потянулись к своим местам. Последней появилась группа Эмори. Предсказуемо.
Богданович постучал старомодным молоточком.
— Заседание открыто, — сказал председатель и перешел к результатам выборов и официальному подтверждению вступления Людмилы де Франко в должность Советника по Департаменту торговли.
Внесено и поддержано, Катерина Лао и Дженнер Харого. Лицо Эмори ничего не выражало. Она никогда не вносила тривиальные предложения. Скука на ее лице, медленные повороты стила в ее пальцах с длинными ногтями, явное заученное спокойствие при прохождении формальностей.
Без обсуждения. Вежливый формальный круг подтверждающих «Да», официально зарегистрированный.
— Рассматривается следующий
Та же тоска. Другой скучный круг «да», Харого и Лао слегка друг друга поддразнивают, слабые смешки. Городин, Чавез, Тиен никак не реагируют. Эмори заметила это: Корэйн краем глаза видел, как она усмехнулась, поняв их молчание. Стило прекратило вращательные движения. Взгляд Эмори стал теперь другим, острым, когда она взглянула в сторону Корэйна и медленно, слегка улыбнулась так, как это делают, чтобы смягчить случайную встречу взглядов.
Но глаза совершенно не улыбались. Что ты сделаешь? — спрашивали они. Как ты собираешься поступить, Корэйн?
Было не так уж много вариантов, и такому интеллекту, как у Эмори, потребовалось совсем немного времени, чтобы в них разобраться. Во взгляде медленно проявилось понимание, а затем он стал угрожающим, как рапира фехтовальщика. Он ненавидел ее. Он ненавидел все, что она символизировала. Однако, бог мой, иметь с ней дело — все равно, что вести телепатический сеанс: он взглянул прямо ей в глаза, отвечая угрозой на угрозу, и изгибом бровей передал: ты можешь толкнуть меня на край. Но полетим мы вместе. Да, я сделаю это. Расколю Совет. Парализую правительство.
Ее закрытые глаза, ее ласковая улыбка говорили: Хороший удар, Корэйн. А ты уверен, что ты хочешь этой войны? Ты можешь оказаться неподготовленным к ней.
Нежность в его взгляде отвечала: Да. Будет именно так, Эмори. Если ты хочешь кризис именно тогда, когда на повестке дня два таких важных для тебя проекта, ты получишь его.
Она прищурилась, перевела взгляд на стол и обратно, жесткая улыбка, глаза прикрыты. Значит, война. Улыбка становится шире. Ил переговоры. Следи за моими действиями, Корэйн: ты совершаешь серьезную ошибку, если доведешь до открытого разрыва.
Я выиграю, Корэйн. Ты можешь задержать меня. Ты можешь сначала устроить выборы, черт тебя возьми. И на это уйдет больше времени, чем на ожидание де Франко.
— Вопрос об ассигнованиях на станции Надежда, — произнес Богданович. — Первый, по списку, выступающий — сира Лао…
Эмори и Лао обменялись взглядами. Корэйн не мог видеть лица Лао, только ее белокурый затылок: косы, характерно уложенные короной. Без сомнения, на лице Лао выразилась растерянность. Эмори подозвала секретаря, сказала ему на ухо несколько слов, при этом его лицо стало непроницаемым, губы слились в тонкую линию, глаза отражали смущение.
Секретарь подошел к одному из помощников Лао, а тот, в свою очередь, зашептал ей что-то на ухо. Теперь он мог прочитать движения плеч Лао, ее глубокое дыхание так же, как и хмурое выражение ее лица, повернутого в профиль.
— Сир Президент, — сказала Катерина Лао. — Я предлагаю отложить обсуждение законопроекта по станции Надежда до тех пор, пока сира де Франко не сможет сама занять свое место. Эта мера слишком сильно затрагивает торговлю. Со всем уважением к достопочтенному представителю Фаргона, но это дело следует отложить.