Подвенечное платье
Шрифт:
Оставшаяся часть дня прошла спокойно, только Цецилия делала над собой огромные усилия, чтобы скрыть рассеянность, которую, однако, заметили баронесса и маркиза.
Госпожа Марсильи очень устала и после отъезда Дювалей тотчас ушла к себе. Цецилия последовала за ней и заметила, что мать чем-то сильно взволнована. Девушке захотелось узнать причину этого беспокойства, но у нее не хватило духу спросить об этом мать.
Баронесса хранила молчание, и, только прощаясь с дочерью на ночь, она крепко обняла ее и, глубоко вздохнув, поцеловала.
Опечаленная
Маркиза лежала в постели и читала книгу. В свои шестьдесят лет она сохранила это нелепое кокетство — принимать посетителей в постели. Однако подобные аристократические привычки не казались госпоже ла Рош-Берто смешными.
Увидев в дверях Цецилию, маркиза положила книгу на столик, стоявший у кровати, и сделала внучке знак сесть подле нее. Девушка повиновалась.
— Вы меня звали, бабушка? — спросила Цецилия, целуя руку, у которой сама старость не отняла свежести и красоты благодаря секретам, известным одной маркизе. — Я думала, что вы чувствуете себя нехорошо, но, слава богу, мои опасения оказались напрасны.
— Ошибаешься, душа моя, у меня страшная мигрень. Когда эти Дювали приезжают к нам, у меня всегда болит голова.
— Но господин Дюваль — прекрасный человек, вы сами так говорили.
— Да, он долго служил у герцогини де Лорж, и она превозносила его честность.
— Госпожа Дюваль тоже прекрасная и очень любезная женщина.
— Ох уж эти англичанки! Их бледность, фигура и длинные волосы заставляют думать, что они принадлежат к хорошему обществу, но это только кажется. Ты знаешь, душа моя, госпожа Дюваль, так же, как и ее муж, служила у герцогини.
— Воспитывать детей не значит быть в услужении.
— Да, моя милая, ты права, это не одно и то же, но одно на другое очень похоже… А что ты скажешь об их сыне, Эдуарде?
— Об Эдуарде?.. — робко переспросила Цецилия.
— Да, об Эдуарде.
— Он… — начала Цецилия с дрожью в голосе, — мне кажется, он честный молодой человек, трудолюбивый, образованный…
— Он образован ровно настолько, насколько должен быть образован человек его круга. Это было бы просто смешно, если бы его родители вздумали дать ему образование выше своего звания, например такое, что получил шевалье де Сеннон.
Цецилия вздрогнула, потупила глаза и залилась краской. Это, конечно, не ускользнуло от зорких глаз маркизы.
— Что же ты молчишь? — спросила она.
— Но что вы хотите услышать, бабушка?
— Скажи мне, что ты думаешь о шевалье.
— Но, бабушка, прилично ли девушке говорить о молодых людях?
— Ведь ты же сказала свое мнение об Эдуарде…
— Но Эдуард — совсем другое дело, — попыталась оправдаться Цецилия.
— Да я прекрасно вижу, что ты любишь не Эдуарда, а…
— Бабушка! — вскрикнула Цецилия,
— А любишь Генриха! — упорно продолжала маркиза.
— О боже, — прошептала Цецилия, опустив голову на подушку.
— Чего же ты стыдишься, милая? Стыдно было бы полюбить Эдуарда. Но Генрих — молодой человек, прекрасный во всех отношениях. Как он поразительно похож на несчастного барона Мибре, убитого при осаде Моона.
Маркиза тяжело вздохнула.
— Но, бабушка, — воскликнула Цецилия, — разве вы не знаете, какие виды маменька имеет на Эдуарда? Разве вы не знаете…
— Все знаю, моя милая! Но у твоей матери слабый характер: несчастья совершенно убили ее. Надо бороться с трудностями, а не отступать от них. Твоя мать думает, что ты выйдешь за Эдуарда, а я говорю, что твоим супругом станет Генрих.
Цецилия подняла голову и, сложив руки, посмотрела на бабушку, как на волшебницу, обещавшую совершить невозможное.
В эту минуту послышался звонок баронессы, и Цецилия в испуге вскочила и побежала в спальню матери.
Госпожа Марсильи упала в обморок: виной всему был кашель с кровью. В этот миг Цецилия забыла Эдуарда, Генриха, забыла обо всем и бросилась на помощь к матери.
С помощью спирта и холодной воды баронессу скоро привели в чувство.
Госпожа Марсильи вспомнила о платке, испачканном кровью, который она выронила во время обморока. Она хотела спрятать его, но Цецилия уже держала его в руках.
— Несчастное дитя моя, — произнесла баронесса.
— Ничего, маменька, это пройдет, — прошептала Цецилия. — Вам теперь лучше?
В эту минуту по просьбе маркизы пришла Аспазия справиться о здоровье баронессы.
— Мне лучше, гораздо лучше! — ответила госпожа Марсильи. — Передайте маменьке, что это все спазмы, и скажите ей, чтобы она не беспокоилась.
Цецилия сжала руку матери, которую она перед тем целовала, обливая слезами.
Приступ миновал, но невероятно ослабил баронессу. Цецилия осталась с матерью, хотя та отсылала ее спать к себе. Теперь только узнала девушка, какие мучительные ночи проводила ее мать: беспрестанные приступы лихорадки, изнуряющий сухой кашель не давали баронессе сомкнуть глаз.
При каждом движении баронессы Цецилия спешила к ее постели, сильное беспокойство запало в душу бедной девушки.
Под утро баронесса так ослабла, что наконец задремала. Цецилия, до сих пор не сомкнувшая глаз, тоже не выдержала, и природа взяла свое: сон победил волю, и девушка заснула.
В эту ночь Цецилия ощутила на себе, что сон почти нельзя подчинить человеческой воле. Едва она закрыла глаза, как забыла все, что происходило с ней. Ей грезилось, что ее перенесли из комнаты матери в прекрасный сад, где распускались цветы и щебетали птицы. О, чудо! В ароматах цветов ей слышались слова, а в пении птиц — молитва. Цецилии снилось, что она на небе, что цветы и птицы восхваляют Бога.