Подвенечное платье

Дюма Александр

Глава I

Прощание

Мы не будем останавливаться на печальной картине погребения баронессы. Едва герцогиня де Лорж и Дювали узнали о ее кончине, как оба семейства приехали в Хендон, но первая без Генриха, вторые — без Эдуарда. Герцогиня утешала Цецилию, насколько это было возможно, Дювали приняли на себя обязанность распоряжения этой печальной церемонией.

Баронессу похоронили на сельском кладбище, она давно уже выбрала это место.

Безутешное горе маркизы было искренним: она любила дочь по-своему. Если горе и не оставило в ее душе глубоких следов, то это не ее вина: в те времена чувствительность считалась пережитком прошлого.

Перед отъездом в Лондон

господин Дюваль предложил Цецилии помощь, не говоря ни слова о своем давнишнем желании. Девушка ответила ему, что если ей что-то понадобится, то он будет первым, к кому она обратится.

Маркиза долго говорила с герцогиней и объявила ей о своем твердом намерении ехать во Францию. В душе она давно лелеяла эту мечту, но баронесса возражала, теперь же ей ничто не препятствовало. Госпожа ла Рош-Берто надеялась, что искусные адвокаты найдут способ возвратить ей конфискованное имение и она начнет жить по-прежнему.

На третий день после похорон баронессы она позвала Цецилию в свою комнату и велела ей готовиться к отъезду во Францию. Эта новость поразила девушку. Ей еще не приходила в голову мысль о том, что можно оставить эту деревушку, ставшую ее отечеством, домик, в котором она выросла, сад, где прошло ее детство. Эти розы, лилии, ставшие такими родными, комнату, в которой ее мать, образец кротости и терпения, оставила этот мир, наконец, кладбище, где она уснула вечным сном. Маркиза дважды повторила внучке о своем намерении. Цецилия, убедившись в том, что слух не обманывает ее, ушла в свою комнату, чтобы подготовиться к этому великому перевороту в своей жизни, которая до сих пор была такой тихой и скромной.

Сначала Цецилии казалось, что ей жаль только деревушки, сада, комнаты матери и кладбища. Но, заглянув в свою душу, она поняла, что образ Генриха неразрывно связан для нее с тем, с чем так горько было расставаться, и отъезд из Англии показался ей истинным несчастьем.

Она вышла в сад. Стоял прекрасный осенний день, последняя улыбка уходившего лета. Любимые цветы Цецилии грустно глядели на нее, каждый листочек словно говорил: «Прощай!» Обнаженные деревья, преисполненные печали, будто вспоминали о прошедших счастливых днях. Птицы больше не пели, а лишь прыгали с ветки на ветку и искали, где бы им укрыться от непрошеного гостя — снега. Цецилия подумала, что и в ее жизнь настала зима: оставляя свое скромное жилище, она лишалась крова, уюта, домашнего тепла и совершенно не знала, что ждет ее в будущем. Девушка еще больше загрустила, когда задумалась о том, что теперь станет с ее садом, с этими деревьями, кустами, цветами, среди которых она выросла, чей разговор ей был так понятен, мысли которых она с легкостью угадывала. Может быть, его разорят мальчишки просто из желания что-нибудь ломать, а может, все это достанется какому-нибудь невежественному постояльцу, который и знать не будет о ее любимцах. Во Франции, конечно, тоже будут и цветы, и деревья, но уже другие. Не под их сенью она гуляла в детстве, не их растила с такой заботой и любовью. Эти новые цветы не вознаградят ее за материнскую нежность сладким ароматом. Нет, они будут ей чужды, как и жизнь, которой она никогда не знала, прячась в своем скромном убежище.

Она оставила сад и вошла в комнату матери. Здесь ей открылся целый мир воспоминаний. Все в этой комнате было как при баронессе. Цецилия, зная теперь, что не проведет всю жизнь в Хендоне, хотела сама себя обмануть. Находясь в этой комнате, где жили воспоминания, где смерть не изменила ничего, Цецилия легко могла представить, что мать ее лишь на минуту покинула комнату и в любой миг могла вернуться.

После смерти баронессы Цецилия целыми часами просиживала здесь, проливая слезы — это истинное утешение, дарованное Творцом человеку, рожденному для горя. Но случаются минуты, когда эти отрадные слезы высыхают, как

источник, и тогда сердце разрывается на части, что-то теснит в груди, несчастный ждет слез, как росы небесной, но их нет… Однако, если хотя бы одно воспоминание представится уму в эту минуту, хотя бы один звук напомнит любимый предмет, онемелость сердца исчезает, слезы появляются в глазах, рыдания вырываются из груди, и человек в самом горе находит утешение.

Этот живительный источник слез Цецилия находила на каждом шагу в комнате своей матери.

Напротив дверей стояла кровать, на которой баронесса скончалась; в изголовье висело распятие, к которому она приложилась после исповеди; в фарфоровой вазе между окнами была та лилия, с которой она умерла, — этот цветок, поблекший и увядший, теперь и сам умирал. На камине лежал кошелек с несколькими монетами, в двух чашках были ее обручальные кольца, на стене висели часы — они, забытые среди всеобщей горести, остановились, как сердце, переставшее биться; комоды, ящики, платья — все говорило о баронессе. И с этой комнатой девушке предстояло расстаться, с комнатой, где мать ее невидимо присутствовала во всем, что там находилось. Оставляя это место, Цецилия будто вновь расставалась со матерью.

Но нельзя было противиться воле маркизы, она теперь стала ей вместо матери. Госпоже ла Рош-Берто предстояло вести Цецилию к неизвестной цели, предначертанной Провидением.

Цецилия отыскала свой альбом. И, словно не доверяя себе, она срисовала кровать, камин, мебель, а потом и саму комнату.

Когда день уже клонился к вечеру, девушка позвала горничную и послала ее просить позволения у маркизы проститься с могилой матери.

Баронессу похоронили на протестантском кладбище, на котором не было ни крестов, ни памятников; ничто не говорило ни о личности мертвых, ни о благочестии и любви живых. Но все же могила госпожи Марсильи отличалась от прочих: она находилась в самом углу кладбища под ветвистыми, вечно зелеными пихтами, на черном кресте белыми буквами были начертаны ее имя и фамилия.

Цецилия упала на колени перед могилой матери и поцеловала свежую землю. Сюда она собиралась перенести из сада свои лучшие розы и лилии — будущей весной она смогла бы насладиться их упоительным ароматом. Но пришлось отказаться и от этого утешения — надо было проститься со всем: с садом, комнатой и могилой.

Цецилия принялась срисовывать могилу матери. Пока она рисовала, образ Генриха не раз возникал в ее воображении. Девушке почему-то казалось, что за это время он сделался ей ближе. Несмотря на печальные обстоятельства, которые теперь разлучали их, Генрих де Сеннон был ей необходим больше, чем прежде. Ее думы походили на озеро, взволнованное бурей. Но вот ветер стих, и в эти прозрачные воды вновь можно было смотреть, как в зеркало.

Воображение Цецилии так разыгралось, что ей показалось, будто Генрих живет не в одних только воспоминаниях, но находится сам подле нее… Вдруг где-то сзади зашелестели листья, она обернулась, и перед ней возник Генрих.

Мысли о нем были так живы, что Цецилия нисколько не удивилась его появлению.

Неужели, милый читатель, не случалось с вами такого, что вы, не видя своей возлюбленной или возлюбленного, сердцем чувствовали, откуда он или она подойдет и с какой стороны подать ей или ему руку?

Генрих все это время не был в Хендоне и теперь приехал один, но не для того, чтобы навестить маркизу, нет, он не имел такого намерения. Он хотел попасть на могилу баронессы, где мог встретить Цецилию. Случай довершил остальное. Отчего же эта мысль не пришла в голову Эдуарду?

Цецилия, обыкновенно не решавшаяся поднять глаз при Генрихе, протянула ему руку. Пожимая ее, юноша сказал:

— Как я плакал о вашем горе, не смея плакать вместе с вами.

— Генрих, — сказала Цецилия, — я очень рада, что увидела вас.