Подвенечный наряд телохранителя
Шрифт:
Чу!.. Что это?! Возле моей двери чуть слышно скрипнула половица. Я рывком поднялась на кровати. Кто-то осторожно крался по коридору. Настолько осторожно, что это могло уловить только такое натренированное ухо, как мое.
Я бесшумно соскочила с кровати и двинулась к двери походкой ниндзя. Тихо-тихо, легким и плавным движением отжала ручку и чуть потянула на себя створку. Она открылась бесшумно.
Босиком, прижав к груди ботинки, по коридору в направлении номера Ирины Акуловой крался Альбертик. Он успел принять душ и переодеться – мокрые разноцветные пряди были зачесаны набок и частично касались воротника новой цветной
Я на секунду задумалась, стоит ли перегородить ему дорогу; и вдруг эта самая секунда все и решила. Иринина дверь сама открылась навстречу дизайнеру, и тот, нервно оглянувшись – я едва успела отпрянуть, – скользнул в номер.
Я осталась стоять в задумчивости. Не было сомнений, что Альберта впустила к себе сама Акулова: я отчетливо видела ее плечо и руку, мелькнувшие в дверном проеме за миг до того, как Альберт скрылся в номере моей клиентки.
Что ж! Дело, как говорится, молодое. Хотя Ирина была старше своего дизайнера минимум лет на десять-двенадцать. Но сохранилась она прекрасно, а Альберт же, быть может, предпочитал женщин бальзаковского возраста?
В любом случае это было не мое дело. Хотя подстраховаться и уточнить, все ли в порядке, все-таки стоило.
Я вернулась к себе и набрала внутренний номер Ирины. Она ответила почти сразу.
– Да?
– Это Женя. Я решила уточнить на всякий случай – у вас все хорошо?
– Что вы… почему… Да, все в порядке.
Я помолчала.
– Ну, что ж… Тогда спокойной ночи.
Она отключилась, не попрощавшись. Я зевнула и снова забралась в постель – все-таки надо спать, хотя крепости нервной системы этих любовников оставалось только позавидовать. После такого дня у них еще оставались силы и, главное, желание заниматься любовью! Что до меня – то если бы сейчас ко мне в номер вошел, поигрывая мускулами, сам Марлон Брандо, я бы только фыркнула ему в лицо!
Под тишину и темноту ко мне лепилась дремота. Свернувшись калачиком, я очень уютно устроилась под мягким одеялом и сказала сама себе: «Спокойной ночи», как вдруг…
Опять! Кто-то снова крался по коридору. Все-таки для гостиницы такого ранга в «Московии» слишком скрипучие полы. Проклиная все на свете, выкатилась из кровати и опять подкралась к двери.
У номера Ирины в позе изготовившейся к прыжку тигрицы стояла Лола. Я видела ее только со спины, но этого было достаточно, чтобы мой позвоночник продрал мороз: в руках у манекенщицы был длинный кавказский кинжал, который она держала на изготовку, подняв его над головой, как копье. Длинные черные волосы манекенщицы разметались по плечам. А красные маки, которые были разбросаны по черному полю ее шелковой пижамы, казались пятнами крови ее невинных жертв!
Я поежилась, на миг представив себе, как Лола, не дрогнув ни единым мускулом, перерезает этим кинжалом горло моей клиентке, которая, между прочим, еще в полной мере со мной не расплатилась.
Медлить было нельзя! В три-четыре мягких прыжка я настигла Лолу, обхватила ее сзади, одной рукой зажав рот, а другой выворачивая кисть с зажатым в ней клинком. Очень легкая, несмотря на свой высокий рост, Лола повисла у меня на руках.
Радуясь, что мы смогли произвести не очень много шума, я буквально на себе протащила ее несколько
– Б..! Мое лицо!!! Я разбила себе лицо!! – заорала она, привставая на руках. Из точеной ноздри цвета слоновой кости действительно вытекала тоненькая, как алый китайский шнурок, струйка крови.
– Лед! Мне нужен лед!
– Не ори! – приказала я, открывая холодильник. Кинжал, который я вынула из ее вывернутой руки, мне пришлось сунуть в карман халата – без присмотра такое оружие оставлять не хотелось. Холодильник у меня здесь был не какой-нибудь отечественный типа «Бирюсы», а добротный, импортный и соответственно, без льда. В глубине его урчащего живота одиноко дрожала бутылка минералки.
– Скорее, дайте же мне лед, а то начнется отек! Боже, боже, как я буду выступать на показе! Ирина Михайловна меня снимет с показа, непременно снимет!
Она рыдала, вытирая слезы своими черными волосами, и раскачивалась из стороны в сторону, будто китайский болванчик, не делая никаких попыток подняться с пола. Я не могла не удивиться этой странной женщине, которая, переживая за то, что хозяйка сможет снять ее с показа, всего минуту назад недвусмысленно намеревалась прирезать эту же самую хозяйку.
– Держи, – протянула я ей запотевшую бутылку, – и не надо психовать. Лицо у тебя не разбито, уж можешь мне поверить – видела я на своем веку немало разбитых лиц! Кровь из носа течет, да, но это, похоже, на нервной почве.
Мои слова произвели волшебное действие. Лола отбросила бутылку, которую приложила было к носу, подпрыгнула с пола, как резиновый мячик, и кинулась сперва к зеркалу, а затем в мою ванную комнату, откуда вскоре донесся шум воды.
Я устало села на свою разобранную постель и посмотрела на часы. Четвертый час ночи! Вставать надо в семь. Черт меня задери, если я еще когда-нибудь буду иметь дело с манекенщицами и вообще с этим гламурным миром!
Лола вернулась из ванной через десять минут, прижимая к носу мокрое полотенце.
– Ну? – спросила я.
Она скосила на меня горящие страхом глаза.
– Что?
– Что – «что»? Рассказывай, кого ты караулила с кинжалом и за что. Хотя я и так знаю…
– Откуда? – прогнусавила она через полотенце.
– Ну знаешь, когда есть только две женщины и только один мужчина, не так уж трудно догадаться, в чем причина конфликта. Что тебя связывает с Альбертом? Ты его бывшая и отринутая пассия, так, что ли? Выследила, приревновала и решила отомстить?
– Нет.
– А что тогда? Прости, но я вынуждена настаивать. Тебе придется ответить.
– Зачем это?
– Затем, что я не имею ни времени, ни желания караулить Альберта от твоих посягательств. У меня и без того много работы. Так что тебе придется сказать мне, какие у тебя претензии к дизайнеру «Кассиопеи», если, конечно, ты не хочешь, чтобы я подняла шум и позвала сюда саму Ирину Михайловну. Покажу ей твой нож и…
– Не надо! – нервно сказала Лола, прикладывая к лицу полотенце другой стороной. – Я бы все равно им ничего не сделала бы! Я что – дура?