Подвенечный наряд телохранителя
Шрифт:
– Какие люди? – растерялись девочки.
– Ну вот эти пять человек – подонок, скотина, неврастеник, урод и подлец?
– Это все он, он! Один и тот же! Альбертик!
– А раз «это все о нем», тогда и будем называть вашего любовника по имени, договорились? Чтобы не путаться.
– Он говорил, что будет осторожен! – всхлипывали модельки. – И что никогда не допустит, чтобы мы «залетели»… И вот, когда это случилось… Причем в один день… Он сразу в кусты! Сказал, что знать ничего не знает и никогда не был в нашей постели!
Обе
Я выждала несколько минут, чтобы дать им успокоиться. А потом спросила, присаживаясь рядом:
– Простите, если буду неделикатной, но зачем, какая у вас была необходимость заводить с ним роман? Сразу обеим? Какое удовольствие делить на двоих одного мужчину, я не понимаю? Неужели у современных моделей так плохо с кавалерами?
– Кавалеров пруд пруди, – вздохнула Оля. – Только они мелкие. Без связей, в лучшем случае – с одними деньгами. А мы девушки умные, у нас не только фигура, но и мозги.
Последнее утверждение было по меньшей мере самонадеянным, но я промолчала.
– Таким, как мы, надо делать карьеру! Альберт сам нас привел в «Кассиопею», убедил Ирину Михайловну, что мы перспективные… Мы так радовались, что стали настоящими моделями! Чуть не задушили Альберта от радости, он как раз между нами лежал… А через месяц – вот! Беременны! Мы к нему – а он от нас… Один раз поймали его, к стенке прижали, а он такой говорит – милые мои, я хочу сделать вам предложение! Мы думали – хотя бы замуж позовет, спрашиваем – какое предложение? А он отвечает: «Отвяжитесь от меня, а?» Ну, не сволочь?!
Олю и Полю сотрясла новая порция рыданий.
Мне же (не очень кстати) пришла на память одна история.
Одна из подружек моей общительной тети Милы, очень милая врач-гинеколог Аглая Борисовна, несколько месяцев подряд принимала у себя в кабинете молодых беременных женщин, которые приходили к ней за направлением на аборт. Девушки были как на подбор – молодые, красивые, кровь с молоком, совершенно не похожие одна на другую – блондинка, брюнетка, рыжая, пухленькая, худенькая, полногрудая и с мальчиковой фигурой, совсем молоденькая девочка и представительная дама сорока двух лет…
Но удивительно было, конечно, не это, а то, что каждый раз новую беременную даму сопровождал один и тот же человек – дико красивый грузин лет тридцати пяти, всегда очень аккуратно, даже щегольски одетый – замшевая куртка, отутюженные брюки, лакированные ботинки с такими длинными носами, что они походили на клювы диковинной птицы.
Ухажер – Аглая Борисовна очень скоро узнала, что его зовут Гоги, – всегда был неизменно внимателен не только по отношению к своим любовницам, но и к персоналу поликлиники. После того как он уводил от нее своих женщин, врач неизменно находила у себя на столе коньяк, конфеты и некоторую сумму денег в конверте. Грузин был не скуп…
К Гоги в поликлинике скоро привыкли. Орлиный профиль, белозубая улыбка, влекущие
Подруга тети Милы, конечно, удивлялась про себя такому любвеобилию гордого сына Кавказа, но, как оказалось, ее удивление было ничто в сравнении с тем изумлением, которое она испытала полгода спустя.
В этот день Гоги привел к ней новую девушку – кареглазую черноволосую грузинку Софико. Стыдливо кутаясь в черную шаль, она присела у стола, пряча румяное от смущения личико, и отвечала на вопросы тихим, робким голосом.
– Направление на аборт хотите? – привычно спросила Аглая Борисовна, после того как заполнила все необходимые в карте пациентки данные.
– Нэт! – гордо ответил Гоги, который вопреки обыкновению в этот раз из кабинета не вышел.
Аглая Борисовна подняла голову от бумаг:
– Вот как? Тогда на что же вы жалуетесь, моя милая?
– Ребенка мы хатим, дарагая! – торжественно ответил за женщину Гоги. – Сына! Мине, женатому человеку, сын вот так нужен! Памаги! Ты мине знаешь – я не жадный, э! Любые денги даю!
– Софико – ваша жена? – догадалась моя знакомая.
– Канешно, жена! Пять лет уже как жена! Всем хорошая жена, слушай. Только родить не может. Памаги!
На этих словах Софико чуть приоткрыла лицо, выставив из-под платка горящие мукой глаза. В них была мольба.
– Что ж, это меняет дело. Я выпишу вам направление на обследование. Когда сдадите все необходимые анализы и пройдете узи, будет ясно, в чем причина бесплодия, тогда и начнем лечить. И ни в коем случае не расстраивайтесь! Все поправимо!
Утешив молчаливую горскую красавицу, Аглая Борисовна вручила Гоги пачку разноцветных направлений и стала ждать, когда он, как это было не раз, подхватит свою женщину под локти и бережно, будто хрустальный сосуд, выведет из кабинета. Так оно и случилось. Но не прошло и двух минут, как грузин вернулся обратно.
– Слюшай, дорогая… – сказал он, приоткрыв дверь и выставив в щель свой орлиный профиль. – Скажи мине как мужчине, в чем причина, э? Все беременеют – всем хорошо! А родная жена родить не может! И ей плохо. Мине тоже плохо, кушать от этого перестал… Почему так, а?
– Я же уже вам сказала, Гоги, что назвать причину до того, как ваша жена пройдет полное обследование, я не могу. Потерпите с недельку.
– Недэля, да… Пять лет терплю – недэлю еще могу подождать. Слюшай, дорогая! А может, дело не в моей Софико? Может, это я такой?
– Какой «такой»? – еле сдерживая смех, спросила Аглая Борисовна.
Гоги смущенно повел шеей:
– Слюшай, может, я просто в неволе не размножаюс? А?
…Аглая Борисовна рассказывала нам, что после этого она долго не могла принять очередную больную – так долго распирал ее безудержный хохот…