Подвенечный саван
Шрифт:
У него все вышло. Через сорок минут глазки милой женщины посоловели, движения стали вялыми, неуверенными.
– А давайте-ка мы с вами, Нина Николаевна, посмотрим те фотографии, которые вы сделали, когда увидели незнакомца в нашем дворе, а?
– Да, давайте, – кивнула она, голова ее, сделавшись непомерно тяжелой, упала на грудь.
– Идемте?
– Да.
Но не смогла подняться. Заморгала беспомощно, виновато улыбнулась.
И тогда он, как истинный джентльмен – ха-ха, – подхватил ее на руки и понес в комнату. Там усадил на диван, потом достал фотографии
– Сейчас, конечно. – Он встал, загораживая ей стол, на котором лежал ее мобильник, быстро вытащил из него аккумулятор. Подал. – Вот, пожалуйста…
Она долго пыталась реанимировать телефон, лишенный батареи. Тыкала вялыми пальцами во все кнопки подряд, хмурилась, жала на кнопку отключения, потом включала. Все было бесполезным.
– Что-то со мной не так, – проговорила Ниночка слабым шепотом, отложила телефон в сторону. – Видимо, успокоительные средства только сейчас начали действовать. Я сегодня их столько приняла! Ужас! Вам лучше уйти, Михаил.
Ага! Щ-щас! Он для того суетился, чтобы уйти в тот момент, когда она не сможет оказать сопротивления! Глупая баба!
– Что вы делаете?! – Ее голова запрокинулась на диванную подушку, когда он полез к ее губам с поцелуями. Нина прошептала: – Не смейте…
А он смел! Он смел делать с ней сейчас все, что захочет! И сейчас и потом! Особенно потом, когда она уже не будет одурманена волшебной пилюлей, а просто будет мягкой и податливой, послушной и нежной. Но это потом! Сейчас же он должен сделать подготовку для того, чтобы…
Звонок в дверь проткнул его мозг огненным щупом. Он так дернулся, что выронил ее фотоаппарат, который нацелил на Ниночкину обнаженную грудь. Судорожно подхватил фотоаппарат с пола, отряхнул, тут же очистил память и вдруг протер его полой ее халатика, который распахнул пять минут назад. Взгляд его заметался. Схватил телефон, который он собственноручно превратил в бесполезную игрушку. Михаил вытащил аккумулятор из кармана, тщательно протер, вернул в телефон, включил его. Сразу пришло три сообщения. Ей трижды звонил… Лавров! Вот это засада!
Звонок между тем продолжал надрываться. Кто-то настойчивый. Сколько он еще может не открывать? Линев задумался. Свет в окнах горит, значит, Ниночка дома. Телефон теперь включен, значит, Лавров тоже получит сообщение и перезвонит. А не он ли это за дверью?!
Живот снова скрутило. Но он все равно на цыпочках прошел к двери и припал к дверному глазку.
Лавров! Точно он! Его череп блестит в свете тусклой лампочки на лестничной клетке.
Что же делать?! Что?! Если он сейчас откроет ему и впустит, то как объяснит состояние Ниночки?! Этот малый не глуп, он сразу поймет, что что-то не так. И про подружку Машу вспомнит, и про то, что предшествовало ее падению из окна.
Что делать?! Что?
Лавров оставил в покое звонок и принялся молотить
Линев вернулся в комнату. Застегнул на Ниночке халатик, внимательно осмотрел все. Нет, ничего подозрительного, указывающего на его злой умысел, не было. Но рисковать все равно не стоило. Надо было бежать отсюда. Поэтому, надев куртку, обувшись и начав медленно открывать замок, Линев приготовился к нападению.
И когда, дернув на себя дверь, Лавров вошел в квартиру Нины Николаевны Гореловой, он получил сокрушительный по силе удар по голове. Единственное, что он успел сказать, проваливаясь в обморок, это:
– Какого черта?
Глава 20
Жэка смотрел на друга, распластанного на чужом кресле с мокрым полотенцем на голове, и беззвучно шевелил губами. Это он так ругался. Грубо, матерно, зло.
Вот какого черта ему надо было в этой квартире? Это он так про Лаврова думал. Что он тут забыл?! За честь добропорядочной леди решил вступиться? Так она вроде и не против была! Сама впустила в квартиру какого-то мужика! Пила с ним чай, потом уснула прямо на диване. Мужик ушел. Правда, уходя, он врезал как следует Лаврову, не ожидавшему нападения.
Вопрос – почему врезал? Его тут же задал Лавров, как очухался. А Жэка ему ответил, цедя по слову, что мужик, видимо, перепугался какого-то лысого упыря, рвущегося в квартиру.
– Почему упыря-то? – обиделся Саня, болезненно морщась, когда Лера поправляла мокрое полотенце на его голове.
– Чего ты тут забыл, Саня? – свирепел Жэка с каждой минутой.
Ему вдруг стало неприятно наблюдать, как Лера хлопочет вокруг пострадавшего. Он знал, конечно, что она влюблена в него, но…
Но она ведь еще такая маленькая! Почти ребенок! Его ребенок, черт побери! А Саня, он же взрослый мужик. Матерый ловелас, он же…
Твою мать! Как все быстро меняется! Он почему-то ни о чем другом сейчас думать не мог, и Лаврова слушал вполуха. А все больше ругал себя, что позволил Лерке поселиться у Сани. Пошел у дурехи на поводу и позволил. И она теперь прыгает вокруг него, стрекоза. Лопочет что-то уморительно ласковое. А Сане будто по фигу. А ему – отцу – ножом по сердцу. Еще и оттого, что Сане, по ходу, по фигу!
– Чего ты тут забыл?! – в десятый раз спросил Жэка.
– Я волновался за хозяйку квартиры, – произнес друг слабым голосом. Кивнул на Леру. – Она мне рассказала интересную историю.
– Она мастерица истории рассказывать! – фыркнул Жэка и прикрикнул на дочь, склонившуюся над Лавровым чрезмерно низко. – Что в ее истории тебе не понравилось, Саня? Что собачки погибли? Да, жалко животных, спору нет. И даже если принять в расчет, что убил их этот мужик, это не наша с тобой юрисдикция, понял? Есть специальная служба, называется охрана животных или природы. Не помню! Так вот они могут раздуть скандал по этому поводу. И хозяйка погибшей собаки. А она спит себе и в ус не дует! Чего ты-то переполошился?