Подвиг продолжается
Шрифт:
— Это уж ваше дело, кому поручить. А я задерживаться не могу, надо ехать, пока следы теплые. Серьезно прошу, вещи надо разыскать. В Богдановке вам Фролов поможет. Знаете такого?
— Кого я не знаю, только своих дел по горло, а тут еще...
Они помолчали. Русов думал о майоре, который сперва показался толковым человеком, хотя и с несколько грубоватыми манерами, а теперь перед Алексеем сидел упрямый и своенравный начальник, который печется лишь о благополучии своего отделения, а на дела других ему наплевать.
— Я в Ростов еду, — заговорил Алексей сдержанно, —
Майор поднял на собеседника глаза — хмурые и немного удивленные.
— Можешь на меня наговорить там, что угодно, — вздохнул он, — только от этого оперативных работников в отделении не прибавится. Поручу участковому, пусть ищет...
И хочется закурить
В кабинете на третьем этаже — строгая деловая тишина. На полу ковровые дорожки, на окнах полуоткрытые портьеры из плотной ткани, за окном квадрат лазурного ростовского неба. К массивному столу, на котором громоздится старинный письменный прибор, приставлены два кожаных кресла. На стене большой портрет Дзержинского, в углу — тяжелый сейф. Алексей утопает в одном из кресел и внимательно слушает.
За столом сидит мужчина с моложавым лицом и тронутыми сединой висками. Он чисто выбрит, тщательно причесан — волосок к волоску. Его костюм из серого габардина старательно отутюжен, голубой галстук завязан маленьким тугим узлом. Сразу видно — аккуратист. На столе нечего лишнего. Справа — какое-то перевернутое дело, слева — журнал «Новое время» на английском языке. В чернильном приборе каждая стоечка, каждая крышечка на месте. Наверное, и в столе у Оленина идеальный порядок: скрепки в коробочке, карандаши лежат стопочкой, заточенные, каждая бумажка в своей папке. «Это не то, что у меня иногда», — думает Алексей.
Оленин говорит вполголоса с характерными жестами и выразительными интонациями.
— Да, да, приводил. Долго я с нею беседовал. Она оказалась не очень эрудированной женщиной, но изворотливая, экспансивная, голыми руками не возьмешь. Впрочем, расскажу все по порядку, для вас это небезынтересно.
И Алексей услышал историю, которая действительно оказалась чрезвычайно важной.
В середине сентября прошлого года в нотариальной конторе Ростова-на-Дону появилась высокая женщина средних лет со скуластым лицом и большими черными глазами. Соломенная шляпка, цветное из легкой ткани платье, изящная сумочка и легкий зонтик — все это придавало ей вид нарядный и в то же время скромный. Она протянула в окошечко документы и почтительно произнесла:
— Заверьте, пожалуйста, копию с моего свидетельства об окончании фельдшерско-акушерской школы.
Нотариус, пожилой человек, посмотрел на копию, потом на свидетельство, протер очки, еще раз посмотрел и буркнул:
— Обождите, гражданка Лещева, — и вышел в соседнюю комнату.
Лещева,
— Посидите, сейчас сделаем.
Все же, подозревая неладное, Лещева собралась было уйти, но в нотариальную контору вошел милиционер, взял документы и вежливо пригласил Анну Ивановну в машину.
Дежурный по райотделу милиции старший лейтенант Курновой посмотрел на бумаги, сдвинул фуражку на лоб, криво усмехнулся:
— Придется вас, гражданочка, допросить. Явная подделочка.
А гражданочка вдруг заморгала глазами, сморщилась, всхлипнула, умоляюще взглянула на дежурного, еще раз всхлипнула, повалилась грудью на стол и залилась слезами навзрыд.
Дежурный наряд милиционеров, находившийся здесь же, и старший лейтенант Курновой смотрели на нее и не могли понять причину столь неожиданного нервного приступа.
— Что с вами?
Женщина продолжала рыдать.
— Да скажете вы, наконец, в чем дело? — прикрикнул Курновой.
— Я несчастная, такая несчастная! — сквозь всхлипывания заговорила она. — Только не могу я вам здесь при всех говорить.
Старший лейтенант проводил ее в отдельный кабинет, усадил на стул, подал воды, и она понемногу успокоилась.
— Это не я сделала, не я! Это муж. Он у меня настоящий изверг, издевается надо мною, бьет... И вообще он занимается какими-то подозрительными делами, по ночам слушает заграничное радио, куда-то уезжает тайком, к нему какие-то темные личности приходят, шепчутся. Недавно он взял мое свидетельство и отдал какой-то женщине, а потом вернул через несколько дней с подчистками. Кто-то воспользовался им.
— А кто ваш муж?
— Шорц. Петр Шорц. Он Живет в Богдановке, где карьеры. Знаете, наверное?
Курновому ничего не оставалось делать, как написать подробный рапорт и доложить о случившемся начальнику райотдела. На рапорте дежурного появилась косая резолюция:
«Передать в КГБ».
— Такую же сцену она разыграла и передо мною, — рассказывает Оленин. — Пришлось ее подробно опросить. Задерживать, конечно, я не стал, нет оснований. Но документы на всякий случай положил в сейф.
— А насчет Малининой, — продолжил Оленин, — никакими сведениями мы не располагаем. И Лещева, как помнится, даже не упоминала этой фамилии.
«Очевидно, Малинина и не доехала до Ростова, — с облегчением думает Алексей. — А где она, знает только Лещева».
Он с интересом рассматривает документы. Вот свидетельство об окончании фельдшерско-акушерской школы. Чье оно? Там, где написано: «Лещева Анна Ивановна», заметны следы подчистки или травления. Печать — не полный круг. Чья-то небрежная рука пришлепала ее так, что название города оказалось за кромкой бланка, можно лишь прочитать последние буквы «ская». Вот и гадай: «Московская», «Одесская» или еще какая-нибудь другая школа. Следующий лист копия свидетельства, написанная рукой Лещевой. Дальше — рапорт Курнового с резолюцией начальника.