Подвиг тридцатой батареи
Шрифт:
Но тут произошло то, чего немцы не ожидали. Окунев дал координаты колонны радисту, державшему связь с КП батареи, и не прошло трех минут, как через головы корректировщиков, вспарывая сырой воздух, пронеслись снаряды первого залпа. Началось избиение фашистской автоколонны.
Перед головной автомашиной выросли высокие столбы. Еще не развеялся черный дым, как новые взрывы заглушили рокот моторов, разбитые машины загородили шоссе.
Пленный фашистский унтер впоследствии рассказывал об этом обстреле:
— Вначале мы думали, что это с большой высоты бомбит русская авиация. Но не было видно
Пленный полностью подтвердил донесение Окунева.
— Мы оказались как в мышеловке, — продолжал немец. — Свернуть в сторону, в кювет, нельзя: грязь, буксуют машины. Впереди груда горящих машин. Сзади — тоже. А снаряды все падают и падают... Кругом трупы, стонут раненые. Потом загорелся транспортер с боеприпасами, новые взрывы. Как я уцелел — ума не приложу. Командир роты был убит, все взводные офицеры — тяжело ранены. Я убежал в лес. Только на второй день остатки нашего батальона были собраны под Бахчисараем. Кстати, и туда долетают ваши снаряды. Говорят, что это стреляют корабли...
В тот же вечер Окунев вместе со своими радистами вернулся на батарею. Один из матросов был дважды легко ранен. Комиссар спросил:
— Ну как выбирались?
Окунев устало улыбнулся:
— Пришлось попотеть. Догадались, где мы, а может, заметили — это уже наша неосторожность — и сразу же послали автоматчиков. Уходили под огнем. Автомат трещит здорово, но меткость у него не очень большая. Я из карабина двух фашистов уложил еще задолго до того, как они по нас огонь открыли. Очень нам кусты помогают. В кусты немец боится лезть и палит по площадям. А этот огонь уже не страшен.
Товарищи долго еще расспрашивали корректировщиков.
В журнале боевых действий Тридцатой батареи впервые появилась запись об уроне, причиненном врагу. На боевой счет батареи в этот день было записано несколько танков, семьдесят автомашин и до трехсот фашистских солдат и офицеров. Немцы извлекли из этого урок и перестали днем посылать такие большие автоколонны.
Полковник запаса Вольфсон, бывший комиссар отряда, сформированного в первые дни обороны из курсантов Севастопольского училища береговой обороны имени ЛКСМУ, вспоминает:
— Огневая поддержка Тридцатой помогла нам держать с первого по шестое ноября тысяча девятьсот сорок первого года большой участок фронта. Нас было тысяча двести человек, немцев — целая пехотная дивизия. У нас были пулеметы, винтовки, гранаты, бутылки с горючей жидкостью. Мы сидели в окопах, дотах и дзотах, отражая атаку за атакой. Наши ряды таяли, а враг наращивал силу своих ударов. Против нас действовали десятки танков. По нашим окопам и дотам стреляли прямой наводкой танки и противотанковые орудия врага. Все меньше и меньше курсантов поднималось в контратаки. И тут нам стала помогать Тридцатая. Она била по танкам, по фашистским орудиям и минометам. И каждый ее залп курсанты встречали криками «ура».
Я никогда не забуду утро первого ноября тысяча девятьсот сорок первого года, когда немецкая пехота при поддержке танков двинулась против наших позиций и попала под снаряды Тридцатой.
Следует отметить, что подразделения Училища береговой обороны имени ЛКСМУ предотвратили прорыв противника к передовому оборонительному рубежу, на котором вначале было совсем мало войск.
6. НА КОРРЕКТИРОВОЧНЫХ ПОСТАХ
Осенний ветер несет над холмами рваные клочья облаков. Сыро, грязно, холодно и неуютно. Сквозь низкорослый колючий кустарник, густо покрывший плоскогорье за деревней Дуванкой, продирается группа людей в пятнистых маскировочных халатах немецкого образца. Люди торопятся и таятся. Небольшие полянки они стараются пробежать низко согнувшись, хотя им мешают какие-то тяжелые предметы, скрытые под маскхалатами. По кустам идут спокойнее, но рассыпавшись коротенькой цепочкой и зорко осматриваясь по сторонам.
Вот и вершина горы. Справа меж холмами вьется черная лента Симферопольского шоссе, а почти рядом с ним — более прямая линия железной дороги. Кутаясь в облаках, желтеют далекие дубовые и грабовые леса на северных отрогах Яйлы.
На голой вершине, густо усыпанной серыми замшелыми камнями, ветер особенно злой. Чуть ниже между кустами виден небольшой окоп, замаскированный порыжелыми ветками. Здесь почти совсем тихо и не так холодно. Люди сбрасывают халаты и остаются в бушлатах и касках. Командир этой маленькой группы лейтенант Саркис Адамов тоже в коротком бушлате.
Он бросает отрывистые распоряжения, и радист Юрченко выставляет над кустами тонкий прутик антенны, гнущийся под напором ветра. Командный пункт Тридцатой батареи принял короткий сигнал, стальной прут быстро исчезает в кустах.
Адамов, расставив треногу стереотрубы, занялся осмотром местности. А в это время где-то далеко на западе, у самого берега моря, в броневой рубке батареи вахтенный радист уже доложил командиру батареи капитану Александеру:
— Корпост Адамова занял третью точку. Прорвались благополучно, потерь нет, стычек не было, пока не обнаружены...
Усталые глаза Александера повеселели.
Старший лейтенант Окунев упорно и настойчиво готовил корректировщиков. Он тренировал командиров башен и их помощников. Лейтенанты Теличко, Поль, Адамов, Репков выезжали на автомашине далеко от батареи, лазили по холмам, изучая местность, сравнивая с картами. Каждую карту надо было откорректировать как можно точнее. Со времени составления карты могли произойти весьма существенные изменения. Там, где была голая долина, теперь рос сад, на южных склонах холмов появились виноградники, некоторые крупные деревья, нанесенные на карту, были сломаны ветром или спилены. Местность изучали так тщательно, что любой артиллерийский офицер батареи мог на память перечислить все, что могло служить ориентиром.