Подвиг. Повесть в 7-ми актах. Чревоугодие
Шрифт:
Мужчина вытер лицо полотенцем – махровая ткань отдавала неприятной прелостью, отчего пришлось срочно поменять его на свежее, а грязное бросить в ящик для стирки. Он не терпел беспорядок, но вместе с тем, давно смирился с хозяйским упадком своего жилища. Многое безвозвратно поменялось и те изменения оказались не самыми радужными, чтобы хотелось их всячески вспоминать. Да, вот так живешь большую часть жизни «в полноте», ладишь дела и даже не представляешь, что в какой-то момент твоя стабильность кардинально про*бётся. Жить в России весело, но категорически не безопасно. Более того, мужчина никогда не скупился на труд и никого не предавал, чтобы получить справедливую «обраточку», но так уж вышло. Его карма сыграла и проиграла вдребезги. И поделать тут совершенно нечего. Никогда не узнаешь – где найдешь, а где помогут потерять все нажитое. «Ладно, чего убиваться на пустом месте. Доживем как-нибудь».
В доме еще оставался тот минимальный набор полезных вещей, что могли раскрасить будни обычного человека в период осеннего «депресса». Например, любимый источник
Во дворе завыли собаки. Жалостливо, отчаянно и с присущей им тревожностью, прижимаясь голодными животами к соломенному настилу. Они, по обыкновению, задирали задницы вверх и прогибались в туловище, вытягивая передние лапы вперед так, чтобы хорошенько прохрустеть костьми и настроиться на трапезу. Поза «собака мордой вниз» от первоисточников, без всяких групповых занятий и раскрытых, как лотосы, чакр. Сколько их не корми, животные вечно мучались в нескончаемых голодных страданиях. Бывало, что «собакены» обгладывали пустые кости до глубоких борозд, что могло быть весьма опасным для неуемных желудков, но все хозяйские попытки прибраться в вольерах заканчивались грозной и весьма опасной агрессией. То, что попадало за железные прутья, никогда более не возвращалось обратно. Да и никакой человеческий авторитет и смиренность перед «дары приносящим» не могли совладать с животными инстинктами насытиться любой ценой. Оттого и выли, дабы привлечь всякого и заставить, хоть на пару часов, утолить их обязательную потребность в пище. Так и сейчас, около пяти утра собаки уже бодрствовали, требуя курьерской доставки эмалированных сервизов с вонючей кашей прямо в клетки. «Учуяли запах кормежки. Нужно подготовиться».
Мужчина снял ведра с печки – каша как раз вскипела, разливаясь по округе всеми оттенками ароматного «неликвида». Куриные лапки набухли и полопались, теперь более походившие на зимние рукавички, а месиво из сердечек и пупков источало душистую благовонию тошноты. Он чуть разбавил кашу водой, чтобы остудить и пока перемешивал липкую консистенцию палкой, его чуть не прополоскало прямо в собачий завтрак. Но сумев вовремя сдержать внутренние противоречия, мужчина выставил емкости на крыльцо. «Этот запах даже отвратительней, чем у печеночного торта, сдобренного плотным туманом из «айкосной» соски». Искренняя любовь к животным толкала мужчину на прохождение мучительной процедуры изо дня в день только лишь для того, дабы выместить наружу всю свою заботу о четвероногих. Сквозь неприязнь, через резь в желудке от нескончаемых позывов к опустошению, он любил собак всем своим скупым на эмоции сердцем и не представлял свою жизнь иначе. По-другому мужчина не имел права поступить, например, бросить их на произвол судьбы, ведь возложив на себя ответственность, необходимо тащить своё бремя до конца, каким бы тягостным оно в итоге не оказалось. Да и неприятные запахи, по большому счету, мелочи, по сравнению с тем, когда на тебя смотрят преданные щенячьи глаза, полные безграничной благодарности. И они готовы на все, выполнить любую твою прихоть, пусть даже самую чудовищную, только прикажи да ослабь шипованный ошейник.
Насколько бы сильным не представлялось то чувство превосходства перед животными, мужчина всегда соблюдал элементарные правила безопасности. В его гардеробе находилась специальная кинологическая экипировка – дутый комбинезон, ракушка для паха и жесткий рукав из смесовой ткани на левую руку, способный защитить от мощных собачьих челюстей. Весь набор он приобрел в те времена, когда его собачий питомник являлся лучшим по Московской области, а нескончаемый поток пожертвований стекал со всей страны, ибо только здесь растились и дрессировались лучшие представители собачьей элиты. Несколько побед подряд на тендерных площадках и вот уже маститые немецкие овчарки поступали из его клеток на государственную службу. Наркоконтроль, ФСБ и патрульно-постовая не обходились без четвероногих сослуживцев, помогавших отыскать и задерживать особо опасных преступников. И хозяин питомника чувствовал себя в безопасности, наращивая объёмы полезных связей. Но те времена давно канули в лету, контракты забылись и обросли ностальгией, порядком набившей жирную оскомину. И теперь лишь потертая
Облачившись в защитную броню и прихватив с собой собачий завтрак, мужчина вышел во двор, направляясь к забору из колючей проволоки, отделяющий жилую зону от территории питомника. Она находилась на дальней от дома стороне, практически на соседнем участке, напротив богатого коттеджа с коваными решетками и черепицей бордового цвета – единственного каменного строения во всей округе. Владельцы сдавали его в аренду для празднования дней рождений, свадебных торжеств второго дня и под оргии студентиков, только-только переваливших учебный экватор. Творилось там всякое, поговаривают, что однажды празднество закончилось поножовщиной с летальным финалом и вызовом полицейских нарядов, но странным образом виновники преступления исчезли, а дело закрылось в связи с отсутствием состава преступления. Так что сие место обзавелось сомнительной репутацией, а местные жители старались тот дом терпимости обходить стороной. Мужчина давно перестал обращать внимание на шумных соседей, часто желавших оставаться инкогнито, как и на коттедж в целом, где собственными руками выкладывал дорожки садовым камнем. Прямо на газоне, сеяным особым сортом калифорнийской травы.
Он подошел к собачьим вольерам. Два ряда клеток с ржавыми прутьями располагались буквой «пэ», заросшие по бокам непроходимым полем из полыни и гигантского борщевика. Трава давно зажелтела, превратилась в жесткую солому и мешала нормальному проходу, но скосить ветхое безобразие у мужчины не доходили руки. Поверх клеток – второй этаж из двенадцати штук маленьких боксов, где в былые времена содержался выводок только родившихся щенков, еще не окрепших и требующих к себе более тщательного внимания. После того, как малыши открывали глазки и начинали ходить, их спускали на уровень ниже, поближе к родителям, а свободные комнатки занимались новыми постояльцами. Внизу обитали более взрослые особи, разделяясь друг с дружкой относительно своего будущего. Кто-то готовился к службе, выучивая специальные команды, другие впитывали основы сторожевого дела и привыкали к жесткой цепи, третьи и вовсе беззаботно отдыхали, ожидая своих новых хозяев. Вот такой собачий университет, где к каждой особи относились с трепетной любовью и заботой. В нынешние времена верхний ряд вольеров пустовал полностью, а клетки даже не запирались, поскрипывая в такт порывов ветра. Но все же, на нижнем этаже еще оставались питомцы – самые старые и проблемные, кого так и не смогли выбрать.
Их было четверо – тех, кто проживал всю свою жизнь здесь и не ощутил радости свободы, находясь круглые сутки внутри металлического кожуха и изучая внешний мир сквозь решетчатые пролеты вольера. Но вместе с тем, их существование нельзя называть мучительно плохим, ведь еда и крыша над лопоухой головой даже не у всякого человека есть, а тут всего в полном избытке. Видимо, так сошлись звезды, что среди прочих других собак, они оказались менее привлекательны и дружелюбны, так и не обретя новых хозяев. Мужчина относился с пониманием к их собачьей судьбе, можно сказать, горю, ведь каждому питомцу уготован свой человеческий друг, а его отсутствие обрекало четвероногих на нескончаемую грусть, неспособную заглушиться даже самыми вкуснейшими благами из копченых свиных ребрышек.
Между вольерами и дворовым пространством находилась территория общего пользования – тоже огороженная решеткой, где «собакены» могли есть, принимать душ из шланга и иногда, ежели все находились в бодром расположении духа, то и коммуницировать со своими товарищами. Схема работала следующим образом. Мужчина открывал клетку так называемых сеней, чтобы убраться и выставить еду, затем подходил к боксам и наблюдал за поведением каждой особи – разговаривал, как с человеком, дабы удостовериться, что сегодняшний день не вызывает в них приступы неконтролируемой агрессии. И ежели ему казалось, что питомцы спокойны, то хозяин питомника открывал вольеры особым механизмом – крутил рычаг с бобиной, соединенной велосипедной цепью поверх шестеренок с зарешеченными дверцами боксов. Рольставни поднимались наверх и освобождали путь к заветному собачьему корму. Обычно, мужчина успевал открыть клетки наполовину, как собаки шустро проползали под решетками и жадно накидывались на еду. Инстинкты, которые так и не унялись дрессировкой. В такие моменты он предпочитал находиться снаружи, вне того периметра, иначе могли и загрызть заживо.
Пока мужчина открывал вход в общий вольер, питомцы заметно оживились. Канарский дог по кличке «Доги» один из первых заметался в своей клетке, бешено шныряя из стороны в сторону и кидаясь на железные прутья. С его европейским неуравновешенным характером не мог совладать ни один кинолог, часто апеллируя боязнью даже подходить на несколько метров к животному. Его открытая неприязнь подавляла всякого, кто хоть на мгновение уверовал, что способен приручить непокорного зверя. И после нескольких нападений, мужчина бросил затею перевоспитать собаку. Причина столь агрессивного поведения находилась на поверхности – «Доги», по своей сути, брошенка. Его выкинули на улицу прежние хозяева, когда родился их первенец, посчитав, что пёс им больше не нужен. Посему у «Доги» выработалась жуткая обида на людей, в прочем, этим чувством они и породнились с хозяином питомника. Сильный и умный, к тому же, имевший красивый окрас из перламутрово-серой шерсти со светлыми пятнами, дог выбрал для себя роль вожака стаи, к большому недовольству остальных обитателей питомника.