Подвиг
Шрифт:
Больше всего на свете его волновало соперничество с буддийскими ламами, монастырь которых находился в пятнадцати километрах от Сайн-Шандэ. Он тщательно следил за интригами монахов, за слухами, которые они распускали о нем. Ему часто приходилось лечить больных, от которых отказывались монастырские знахари. Лечение больного было поединком между ним и темной буддийской ученостью.
После чая доктор Успенский повел нас осматривать селение. Мы зашли на спортивную площадку, где тридцать юношей и девушек приседали, ложились, вставали, бросались в бег, совершая вечернюю зарядку.
Доктор Успенский сказал:
— Из-за
Для ночлега доктор предложил нам свою кровать и стол. Сам он лег на полу. Перед сном мы разговаривали о любви и браке у гобийцев. Враги Монголии утверждают, что любовь в нашем смысле слова почти неизвестна степным монголам и что гобийцы под словом «любовь» разумеют беспорядочное сожительство. Все это глупая ложь. Каждый, кто соприкасается с монголами, может рассказать о случаях поразительной привязанности влюбленных, о пылкой страсти и ревности.
— Знаете, — сказал доктор Успенский, — я пришел к убеждению, что все, кто ругает Монголию, — сами дурные люди. Монгольская природа благородна, так же благороден монгольский народ. В лучшем случае эти рассказы — недомыслие, а может быть, наговор врагов. Ведь и о нас некоторые уважаемые ламы говорят, что русские люди без печени: по их понятиям, в печени заключается душевная сила. Я проследил, откуда идут все их разговоры. Знаете откуда? Это японский агитпроп.
Как раз сегодня утром у меня было назначено на прием двенадцать больных. Большинства люэтики. Соседний монастырь ведь служит рассадником «венеры» на весь район. Сальварсан здесь делает чудеса.
Я принял одиннадцать человек и закатил им уколы. Ждал двенадцатого, но он не явился. Я оседлал коня и поехал в соседнее урочище, где кочует мой пациент.
Застаю его дома. Однако он мне совсем не рад. «Что же, — говорю я ему, — не приходишь ко мне на прием, ведь ты, — я ему это объясняю по-монгольски, — погибнешь». Как же, вы думаете, мне отвечает пациент? Он говорит: «Оставь меня, я глотаю целебные лепешки…»
Понимаете, в чем дело? У монастыря есть связь с заграницей через странствующих лам. Японский врач бесплатно подносит монастырю в дар коробку патентованных пилюль. Лама с кое-какими наставлениями подносит пилюли скотоводу. В результате скотовод говорит: «Врач из СССР — плохой, колет человека, японский врач — хороший, дает вкусные лекарства».
Японским «врачам» ведь плевать на то, что лет через десяток их пациент останется без носа. Ну, да ладно, что об этом говорить!
В общем, работа в пустыне Гоби имеет свои плюсы и свои минусы. Я не могу жаловаться на скуку. Во-первых, занят по горло. И во-вторых, для местных условий здесь городишко вполне приличный, можно сказать, даже славный.
Среди здешних монголов есть вполне культурная публика. Возьмите Церен-Гомбодорчжи — это человек столичного масштаба, недавно прислан из Улан-Батора. Или Гомбосурун, Гомбожаб и Гончик. Последний даже говорит по-французски.
Я узнал в своих путешествиях этот народ и всей душой к нему привязался. Я полюбил живой ум монголов, их пристрастие ко всему величественному и необыкновенному, научился ценить их честность, юмор, чувство собственного достоинства.
Если долго остаешься наедине с природой в пустыне Гоби, то невольно испытываешь чувство страха. Эта вечная тишина заставляет
В общем, работой я доволен. Живется здесь вольно и хорошо. Конечно, разбирая строго, можно найти на что пожаловаться: жестокий климат, консервная пища, отсутствие советских газет. Эти мелкие неудобства иногда действуют на нервы. Я уже третий месяц требую у Монценкоопа, чтобы мне прислали велосипед. Гончик и Церен-Гомбодорчжи дают мне свои машины, но я считаю неудобным одолжаться… Приходится ездить верхом, а я кавалерист никакой.
Особенно помощник мой Бадма после прошлогодних приключений плохо приспособлен для тряски. Вы, конечно, знаете тот случай во время пограничного инцидента, наверно, слыхали? Бадма переброшен сюда с озера Буир-Нор, где он служил в больнице.
Там монгольская территория этаким клином врезается в Маньчжоу-Го. Японцы мечтают о том, чтобы отрубить этот клин от Монголии. В прошлом году в тех местах дважды появлялась шайка разбойников, подозрительно напоминающих солдат разведки.
Однажды, когда Бадма ехал ставить банки пациенту, несколько всадников остановили его. Так как он ездит безоружный, то они взяли его, раба божьего, в плен и основательно покалечили. Им важно было иметь человека, знакомого с положением дел в монгольской пограничной зоне, а моему Бадме важно было ничего не сказать. Так что в результате Бадма заработал на этом деле два сломанных ребра и проляпсус в полости кишок.
Потом господа самураи развели костер и начали моего друга поджаривать. Бадма кинулся в огонь, чтобы они не успели выманить у него сведения. Пришлось им заливать костер водой. В общем, дружка моего Бадму выручили монгольские пограничники.
Знаете, жизнью живешь серой и однообразной, иной раз одолевает тоска по собеседнику. Думаешь иногда — какое бы счастье поговорить с московскими друзьями.
Не скрою, зимой бывают моменты уныния, когда хочется сесть на коня и ехать: ехать домой или хотя бы в Улан-Батор, в культурные условия. Кое-как сдерживаешься, закуришь папиросу, крепишься. Ну, ничего, думаешь, все-таки мы работаем честно — мы в глубине Азии, в пустыне Гоби.
В НЕСКОЛЬКИХ ШАГАХ ОТ РЕКИ
В нескольких шагах от реки начинался тугай: кривые стволы тальника, заросшие плесенью, ярко-зеленый камыш, длинные стебли кендыря, одинокие тополя, кое-где орешник. Среди низких кустарников, в густой колючей листве, часто попадались звериные тропы, гнезда речных птиц и вытоптанные кабанами поляны.
Когда лодочники из Муйнака ехали в район сдавать рыбу, тугай громоздился перед ними, как невысокий синий холм с извилистым гребнем. В двух или в трех местах приречные жители начинали выжигать в тугае дорогу, но пожар уходил на полсотни шагов в сторону и погасал. Болотная почва обладала могучей жизненной силой: пожарище тотчас же зарастало кустарником; выгоревшие стволы ветвились; потревоженный дерн кипел грубой порослью, муравьями, былинками и всякой насекомой дрянью — страшно было на него ступить.