Подвиг
Шрифт:
Над их кроватями висели хрестоматийные изречения кадетских корпусов:
Будь полнокровным, трезвым и смелым, С выпуклой грудью, быстрый ногами, Выучись править преданным телом, Как скоморох в цветном балагане.К китайцам они относились игриво. Они усвоили с ними нагло жалостный тон.
— Несчастные коровы. Они могут только клянчить и мычать. Ах, эти бедные китай-люди!
В комнатах, которые они заняли у маньчжурских домовладельцев, появились
Между офицерами случались ссоры. Они происходили на почве оценки боевых качеств.
— Я считаю проступком ваши слова, которые вы сказали вчера, что я по близорукости не могу быть хорошим метчиком.
— Отнюдь нет. Я не считаю проступком свои слова, которые я сказал о вас вчера, что вы по близорукости не можете быть хорошим метчиком.
Придя в Дао-Ин, японцы принялись «проветривать город». В штаб были по очереди вызваны все видные горожане.
— Какие у вас есть тяготы в торговле?
— Не жалуетесь ли вы на злоупотребления городских властей?
— Японская армия — это добрый факел коммерции.
— Что же вы, говорят, произносите речи против нас? Не кажется ли вам, что это поспешно? Не рискуете ли вы языком?
Наутро после занятия города шел дождь. Дональд Ши проснулся, посмотрел в окно и быстро вскочил с матраца. Он надел свою единственную пиджачную пару с парадной рубашкой, чтобы представиться новым хозяевам. Все вышло не так, как он думал. Свадебная ночь, рассчитанная по минутам, которую он знал наизусть раньше, чем она стала возможной, прошла без жены, в бессонных мыслях. Его тошнило от страха. Под глазами у него налились припухлые мешки. Что ему теперь делать? Может быть, уехать из города? Может быть, подождать? Может быть, остаться? Может быть, все-таки скрыться? Может быть, во дворе его уже ожидает патруль, чтобы расстрелять? Может быть, его простят? Может быть, лучше пойти немедленно в штаб?
Он сложил заготовленное вчера прошение и поплелся в штаб.
Дождь проходил. Откуда-то ударил холодный сквозняк.
С карнизов скатилась струя воды и разбрызгалась на дороге. Беспрерывно чихая, прошло несколько японцев. Из дома выбежал старик и начал полоскать бельевой холст в канаве с дождевой водой.
Майор Исия, который принял посетителя, сидел над раздвижным столиком с телефоном, только что установленным двумя связистами. Дональд Ши столкнулся с ними в дверях, один из них задел его плечо, дребезжа проволокой, обмотанной вокруг руки.
— Я пришел к вам поговорить, вернее, рассказать, собственно говоря, попросить…
Майор молчал.
— Осмелюсь напомнить, что при моих знакомствах я имею некоторую ценность, так сказать, в общественном сердце.
Майор молчал.
— Здесь в городе сильны красные идеи, разрешите так выразиться. Я против них всегда выступал.
Майор молчал.
— Что касается моих заблуждений относительно японской империи, то признаю, что я был глуп, заносчив, потому что я был молод, был глуп.
— Вот как! — сказал наконец майор. — Мы уясним себе вас. Оставьте ваше имя, возраст,
— Учительствую в школе имени Цзун. Осмелюсь напомнить, что, простите, меня вы не поняли. Я давно покинул трясину заблуждений. Что мне грозит?
— Пока ничего или, может быть, голод. Ваша школа закрыта, потому что в ней мало государственного духа.
Майор Исия не был красавцем, далеко нет. Это был болезненный сорокалетний офицер, с корявой талией и непроходимо густым басом. У него были слабые руки с синеватыми пальцами. Они постоянно двигались в мелком тике. Майор старался их удерживать от этой мучительной для него игры. Этим он занимался, может быть, больше всего в своей жизни.
Назначение майора Исия командиром отдельного отряда, двигавшегося через Дао-Ин к границе Чахара, произвело легкий шум в дивизии.
— Этот хвастливый мертвец во главе части? — говорили офицеры.
Некоторые держались противоположного мнения:
— Исия — солдат старой школы, но он умеет сеять и собирать, то есть остригать то, что отросло.
— Что вы полагаете этим сказать?
— Полагаю, что в Дао-Ин он на месте.
Первые мероприятия майора Исия в занятом городе были направлены к выяснению личного состава горожан. Он проводил это планомерно, разбив город на участки, полукружия и дворы. В недельный срок чинам внешней охраны было предложено представить жизнеописание всех домовладельцев, а также людей с невыясненным имущественным цензом.
Он проехал в автомобиле между двумя охранными мотоциклетками вместе с молодым маньчжуром, нынешним председателем самоуправления. Тот объяснял майору расположение улиц и указал на недавно разбитый сад, с нежными тонкоствольными деревьями, окружавший здание управы.
— Мы думаем увеличить сад в интересах порядочной публики.
Майор поглядел на серебряные дрожащие ветки, на две клумбы с карликовыми желтофиолями:
— Увеличивать его не стоит. Перед управой должна быть площадь, чтобы могла развернуться кавалерийская часть. Где иначе вы будете производить смотры?
— Я сам держусь такого мнения, — промямлил маньчжур.
Они ехали дальше.
Встречные пешеходы останавливались и смотрели им вслед. Некоторые кланялись. Торговец галантереей, стоявший возле своего ларя, изобразил на лице восторг и скромность. Две китаянки, едва не задетые автомобилем, отбежали в сторону с испуганной улыбкой.
Осмотрев круглый городок и сделав небольшое кольцо по степной окрестности, майор Исия возвратился в комендатуру. Дежурный офицер доложил, что известный ему монгол доставлен сегодня на рассвете. Это был Бадма-лама — авантюрист, разысканный на краю Монголии. Его. привезли два японских агента — таким, как он был найден в кибитке: в барсучьем треухе и твердом от пота халате — старый монгол с лицом, похожим на репу, с трахомной коростой на глазах.
Он ждал майора Исия, сидя на полу, перебирая в уме условия своего приезда. Ему предлагали снова назваться перерожденцем бога. Это было заманчиво. Ему советовали объявить себя пятируким. Это не лишено смысла. Ему намекнули, что он будет господином провинции. Хорошо. Они требуют, чтобы он открыл народу японскую добродетель. Он согласен. Однако он должен вести за собой офицеров, переодетых ламами. Допустим и это. Возможно, что ему предложат тайную поездку в Ургу. Ну, что ж! Услышим, что споют птицы.