Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России

Невельской Геннадий Иванович

Войдя в сарай, мы приветствовали японцев; они все встали, а айны поклонились нам. Я сел рядом со старшим японцем, а Буссе и Бошняка усадил рядом и тотчас приказал переводчику сказать, что «цель нашего прибытия и водворения на искони принадлежащем России острове Сахалине вполне миролюбивая. Государь наш император, осведомившись, что в последнее время плавает около этих берегов много иностранных судов и что команды их делают различные бесчинства и притеснения жителям, а также, как мы слышали, намереваются захватить некоторые из беззащитных мест, приказал основать в главных пунктах острова Сахалина и противоположного ему материкового берега вооруженные посты, чтобы защищать обитателей и всех приезжающих сюда японцев от иностранного насилия и произвольных распоряжений. Вместе с этим государь приказал мне не только не препятствовать промышленности и торговле японцев на острове, но, напротив,

строжайше ограждать их справедливые интересы от всяких насилий; а потому прошу вас быть совершенно покойными: мы искренно желаем всегда быть с японцами в дружбе как с нашими ближайшими соседями. Обо всем этом отдано приказание назначенному сюда начальнику, Н. В. Буссе, к которому во всем и прошу обращаться. Он исполнит все ваши справедливые желания, и ему приказано, чтобы все промышленные, торговые и хозяйственные отношения, какие установились уже между вами и айнами, не только не нарушались, но строго соблюдались. Он будет смотреть, чтобы айны исполняли их, как было доселе, тем более что пребывание ваше здесь и сношения с этим народом будет полезно, потому что замеченная уже мною аккуратность в постройке и отделке судов и порядок в селении могут служить им назидательным примером. Итак, повторяю, прошу вас быть совершенно спокойными. Ваших обычаев, а тем более религии, мы отнюдь не позволим себе касаться. Живите, как жили, и веруйте, как веровали. Все это объявляю вам от имени государя моего императора, слово которого есть неизменный закон. За сим пойдемте с нами и распорядитесь как для размещения наших людей, так и для своза с корабля тяжестей, а равно и для способствования в установке на избранном мною месте орудий для вашей и всех здесь защиты, против тех, кто осмелился бы нарушить ваше спокойствие».

Японцы, по-видимому, не ожидали с нашей стороны такого миролюбивого заявления, и из грустных доселе сделались веселыми и довольными, тогда как айны, видимо, были недовольны. Они надеялись, что я, подобно моим предшественникам Хвостову и Давыдову, предоставлю им убивать и грабить японцев, как то они сделали с бывшими тогда здесь их старшинами, у которых было развито и хлебопашество и скотоводство. Айны стали шуметь и выражать свое неудовольствие; я приказал им немедленно замолчать и объявил, что первый, кто окажет какое-либо сопротивление и насилие японцам и вообще произведет какой-либо беспорядок, будет немедленно строго наказан. «Мы желаем, — сказал я им, — чтобы все здесь было мирно и чтобы собственность и личность каждого были ограждены и неприкосновенны».

После этого все смолкли и успокоились. Японцы просили меня, чтобы, в оправдание их перед начальством, я изложил упомянутое мое заявление письменно, а они пошлют его на Мацмай. Я обещал, что с удовольствием исполню их просьбу.

После тщательного осмотра восточной возвышенности я убедился, что она представляла местность во всех отношениях удобную и безопасную для основания нашего поста, а поэтому сейчас же и сделал распоряжение о передвижении сюда наших орудий и перенесении флага. Айны, по приказанию японцев, помогали нашим матросам. Для размещения команды, а также наших запасов, японцами были очищены два находившихся на этом месте сарая. Оставив затем при посте с командой и орудиями лейтенанта Рудановского, я вместе с тремя японцами и двумя айнами отправился на корабль обедать. Пост я назвал Муравьевским, в честь главного ревнителя и предстателя перед высочайшею властью за дело на отдаленном Востоке генерал-губернатора Николая Николаевича Муравьева. Японцы и айны остались довольны нашим дружеским приемом на корабле. После обеда команда пела песни и плясала, все были довольны и веселы. Эта церемония и обстановка, видимо, расположила к нам айнов и японцев и, как можно было заметить, внушила в них уважение к нам.

Согласно их просьбе, я передал им на русском и французском языках следующую декларацию:

«На основании трактата, заключенного между Россией и Китаем в городе Нерчинске в 1689 году, остров Сахалин, как продолжение Нижнеамурского бассейна, составляет принадлежность России. Кроме того, еще в начале XVI столетия удские наши тунгусы (ороки) заняли этот остров. За сим, в 1740 годах русские первые сделали описание оного, и, наконец, в 1806 году Хвостов и Давыдов заняли залив Анива. Таким образом, территория острова Сахалина составляла всегда неотъемлемую принадлежность России.

Всемилостивейший государь мой император Николай I, осведомившись, что в последнее время около этих берегов плавает много иностранных судов и что командами их производятся разные беспорядки на этих берегах и причиняются насилия обитателям оных, находящимся под державою его величества всемилостивейшего государя

моего императора, высочайше мне повелеть соизволил: поставить в главных пунктах острова надлежащие посты, в тех видах, чтобы личность и собственность каждого из его здесь подданных, а равно и японцев, производящих промыслы и торговлю на территории его величества, была надежно ограждена от всяких подобных насилий и произвольных распоряжений иностранцев и чтобы подданным Японской империи не только не препятствовать свободной здесь торговле и промыслам, но всеми средствами ограждать и способствовать оным, насколько то соответственно с верховными правами его императорского величества государя моего на эту территорию и той дружбе, которую Россия желает сохранить с Японской империей.

Во исполнение этой высочайшей воли, я, нижеподписавшийся, начальник этого края, 22 сентября 1853 года в главном пункте острова Сахалина Тамари-Анива и поставил Российский Муравьевский пост с упомянутою целью. Заведовать этим постом и островом назначен мною его императорского величества майор Н. В. Буссе, а потому к нему, как к ближайшей здесь власти российской, при всяких недоразумениях и тому подобных случаях, следует обращаться. Объявлено 1853 года, сентября 22-го дня: Муравьевский Российский пост в заливе Тамари-Анива, на острове Сахалине».

По соглашению с японцами предположено было свезти на берег тяжести на их судах, для чего они и назначили в наше распоряжение две лодки. Часть заготовленного леса они уступили нам за известную плату, но с тем, чтобы, если понадобится, мы поставили к их запасам и магазинам наших часовых, дабы айны не могли произвести грабежа, особенно водки и риса.

К вечеру японцы съехали на берег. В помощь лейтенанту Рудановскому на ночь был послан Бошняк, которому было приказано в продолжение ночи иметь караул и бдительное наблюдение за селением, ибо японцы боялись, чтобы некоторые айны не произвели бесчинств; японцы сказали мне, что айны уверены, что мы позволим им разграбить запасы водки и риса, и что многие будто бы уже грозили, что русские не только прогонят японцев, но прикажут айнам перебить всех их. Однако ночь прошла благополучно.

На другой день, около 9 часов утра, пришли две лодки с айнами за грузом и начали свозить его на берег, в Муравь-евский пост. Там сараи уже были очищены; в одном из них поместилась довольно просторно команда, а в другом — Буссе и Рудановский. В последнем разместили также наши запасы и товары. В этот же день были поставлены на место все восемь орудий, присланные с десантом.

Для поисков местности вблизи Муравьевского поста, где можно было бы оставить на зимовку судно, я послал на вельботе лейтенанта Бошняка, но, по тщательном осмотре берега на пространстве около 20 верст к западу, такого места нигде не оказалось. Оставаться же мне с кораблем для этого исследования, по случаю наступившей уже осенней, свежей погоды, было нельзя, да и не следовало, тем более что с этой целью был высажен Орлов, который не сегодня так завтра должен был явиться на пост.

К вечеру ветер засвежел, и Н. В. Буссе на опыте убедился, до какой степени разгрузка судна на открытый берег не только затруднительна, но и опасна.

Теперь можно положительно сказать, что одними средствами корабля «Николай», без помощи айнов, нам не удалось бы окончательно завершить разгрузку и в две или три недели, а было уже 23 сентября. Оказывается, что это не так просто и легко, как рассказывали Николаю Васильевичу в Петербурге.

Д. И. Орлова и транспорта «Иртыш» все еще не было. Я беспокоился более всего об Орлове, но 24 сентября один из айнов сказал нам, что Д. И. Орлов оставил свою лодку у селения Кусунай, в самом узком месте Сахалина, от которого туземцы ходят пешком и ездят на восточный берег, и отправился туда со своими людьми. Это давало повод думать, что Д. И. Орлов будет уже не с запада, а с востока, и, следовательно, может осмотреть ту часть залива Анива, которая еще не была осмотрена. Я должен был торопиться скорее оставить Муравьевский пост: во-первых, потому, что становилось свежо, а во-вторых, потому, что меня вызывали оттуда нижеследующие, довольно серьезные обстоятельства.

Читателям известна уже встреча Семенова с китобоем; последний говорил, между прочим, Семенову, что американская эскадра может прийти в Татарский пролив и поздней осенью. Мы не знали действительной цели этого посещения, и поэтому присутствие в Татарском проливе нашего крейсера было необходимо; между тем, кроме корабля «Николай», послать было некого. Чтобы этот корабль не зимовал в Татарском проливе и поспел вовремя в Ситху, исполнив предварительно свою крейсерскую службу, терять времени было нельзя. И то, имея в экспедиции одно только судно, приходилось убивать на нем двух зайцев сразу.