Подвижницы. Святые женщины нашего времени
Шрифт:
Начался новый день блаженной Евдокии Дивеевской. Одна из женщин принесла на особой тарелке просфорку, уже поделенную на части. Просфора была подсохшая – день был постный. В постный день Евдокия не ела мягкого хлеба и даже считала его непостным. Блаженная велела вымыть ей руки перед завтраком. А сама заплакала. Слезы капали в чашку для умывания. Но в этом плачущем лице сохранялся необыкновенный свет покоя.
Блаженную Евдокию называли в Дивееве Дуней и очень любили. Ей не исполнилось еще и двадцати лет, когда она потеряла способность двигаться. С поистине божественными терпением и кротостью блаженная переносила недуг. Господь одарил свою избранницу многочисленными дарами, которые начали проявляться уже в юном возрасте. В доме, где жила Евдокия, всегда было много людей, ждущих молитвенной
Евдокия Дивеевская не была монахиней. Она была подвижницей-мирянкой. Но этой обездвиженной девушке уготован был венец мученицы.
Евдокия была младшей дочерью в семье крестьян Шишковых. У нее была старшая сестра Мария. Девочки были совсем маленькими, когда умерла их мать. Вскоре отец женился вторично. Мачеха любила девочек, но те все равно чувствовали, что это не родная мама. Крестьянская доля – тяжелая. Отцу пришлось поехать в Сибирь. Девочек он отправил к своему брату, церковному старосте. Евдокия отличалась слабым здоровьем, часто болела, однако она очень полюбила церковное пение, ходила на службы – привязалась к храму. Дядя возил девочек в окрестные обители: в Саров и в Дивеево. Дивеево с его ангельской красотой произвело необыкновенное впечатление на Дуню.
Дети часто дразнили Дуню за ее слабость и неловкость. Забрасывали камнями, репейником, ставили подножки, дразнили. Дуня принимала все эти нападки, конечно, со слезами, но вполне мирно, по-христиански, так что дети вскоре начинали стыдиться своих проказ, – которых, однако, не оставили.
Вскоре сестра Дуни, Мария, заболела и умерла. Что творилось в душе блаженной, неведомо. Дети, увидев, что Дуня осталась одна, стали еще сильнее нападать, буквально не давали девочке прохода. Дуня принимала эти нападки мирно, даже не пыталась давать сдачи, однако дети понемногу шалости оставили. После насмешек над Дуней у ребят начинались разные неприятности.
Серафимо-Дивеевский монастырь. Автор снимка VasilchenkoAA.
За Дуней уже некоторое время было замечено одно свойство: все ее слова сбываются. А теперь этот дар проявил себя еще сильнее. Если Дуня предупреждает, то опасность несомненно будет. Если велит делать так, а не иначе, значит, на то есть свои причины, и нарушить ее слово – значит нарушить Божью волю.
Сердце крестьянское тянется к блаженным, потому что это такие же простые люди, они живут в том же селе. Они вызывают доверие. Дуню стали почитать как блаженную. Пока было здоровье, Дуня выполняла обычные работы по дому. И уже тогда начала принимать людей. Дядя специально устроил в доме нечто вроде приемной светлицы, чтобы Дуня могла беседовать с приходящими.
Дуню часто просили молиться: о благополучном исходе дела, о возвращении здоровья, об упокоении. Она молилась, никого не забывая. Бог открывал ей сокровенные тайники душ человеческих и судьбы. Однако вдруг пришла страшная болезнь: парализовало ноги. Но Господь послал своей избраннице и утешение. Вокруг Дуни собрались верующие девушки. Они стали ее верными помощницами и хожалками. Они принимали посетителей, провожали их к Дуне и следили за порядком в доме. Собралось нечто вроде общины.
В избе Дуни проводились своего рода богослужения. В восемь вечера девушки собирались для пения акафиста и других песнопений. Пение продолжалось до полуночи. Затем Дуня отдыхала. Спала она, как все блаженные, мало. В пять утра начинался новый день и новое богослужение. Молились до полудня. Во время молитвы было минут по двадцать отдыха. Если в эти минуты случался посетитель, у которого были сильные скорби, Дуня принимала его.
У Дуни была келейница Полина, со слов которой и записан распорядок дня блаженной и даже ее стол.
– Положат ей просфору, разрезав пополам. Одну половину опять в чулан унесут, а половину еще разрежут пополам, и половину от половины она дает той, которая ей служила. Давали ей три просфоры: из Сарова, Понетаевки, Дивеева, так что у нее получалось три части. Затем поднимут самовар на стол, ладану в трубу положат, чайник
Те куски, которые Дуня завязывала в платок и клала на постель, после шести недель прятала себе за спину. Спала на сухарях – вместо матраса. Дуня никогда не мыла тело. Она позволяла келейницам омывать себе руки по локоть и ноги до колена, с молитвой. И во время омовения сама молилась и держала зажженную свечу. Одевалась Дуня в шерстяное платье, зимой и летом носила тулуп, голова была укутана шерстяной шалью.
Своих келейниц она держала, что называется, в черном теле. Порой не давала ни есть, ни мыться. Особенное внимание уделяла времени богослужения и панихиде.
– Это глас Господень, чтобы молились за рабов Божиих, – говорила Дуня при звуке колокола к панихиде. Она оставляла трапезу, если слышала этот колокол, и все другие занятия тоже оставляла. Начинала молиться и всем, кто был у нее, тоже предлагала молиться. Подвиги блаженная скрывала под видом уныния, говоря: «Ныне нет отрадного дня». Эти слова оказались почти пророческими, когда начались гонения на Церковь.
Однажды к блаженной приехал молодой человек, который очень хотел стать священником. Его мать была женщиной благочестивой и состоятельной, да и сам он производил приятное впечатление. Кажется, какие могли быть сомнения, что это будет хороший священник? Однако блаженная его даже в келью не пустила. Келейнице, ждущей ответа, сказала:
– Пусть не просится в монастырь, он там все равно жить не будет.
Так и случилось через некоторое время.
Молодой человек, вопреки словам блаженной, стал монахом. Года три он прожил в одной обители, а потом ушел оттуда. Время как раз было кровавое, гражданская война. Бывший монах стал коммунистом.
Летом 1919 года в дом Дуни вломились красноармейцы. Он пришли по доносу, что у Дуни скрывается дезертир. На самом деле это был призывник, который опоздал из увольнительного отпуска. Однако предлог был найден, и красноармейцы начали бесчинствовать. Избили хожалок, начали обыскивать дом. Нашли свечи, святую воду и просфоры. Видимо, надеялись найти деньги. Но денег не нашли. Тогда Дуню стащили за волосы с кровати и стали избивать. Келейниц, избив, больше не трогали. Когда красноармейцы ушли, девушки решили спрятать Дуню. Тихонько вынесли из дому. Едва перенесли блаженную на крыльцо – прямо на них вышел другой отряд красноармейцев. Дуню арестовали и снова стали избивать, требуя открыть место, где спрятаны деньги. Истязание продолжалось несколько часов. Блаженная, говоря: «Ныне нет отрадного дня», – возможно, уже знала о таком нападении.
Односельчане пытались вызволить Дуню, собрались на сход. Но власти Дуню сельчанам не отдали. Дом, где жила блаженная, был разорен, из него выбросили вещи. Когда же выносили особенно почитаемую Дуней икону Пресвятой Богородицы «Иверская», сельчане видели исходящее от образа сияние.
Как стало известно, готовился суд над Дуней. Блаженную нашли виновной в сокрытии народных ценностей и в антисоветской деятельности. До суда она содержалась в городской тюрьме. Дуне удалось однажды утром передать просьбу – позвать священника, чтобы ее причастить. Стало ясно, что блаженная готовится принять мученическую кончину. Отец Василий Радугин с трудом выпросил пропуск в тюрьму. Ему пришлось ехать в город, к начальникам местных властей. Однако Дуню удалось причастить. Вместе с Дуней по делу проходили три девушки, ее келейницы: Тимолина Дарья, Сиушинская Дарья и Мария Неизвестная, которая так и не назвала своей фамилии. Накануне праздника Преображения Господня все три были расстреляны.