Подьячий Разбойного приказа
Шрифт:
Еще город мог бы запомнить лично мне, потому что я наткнулся на узкой улочке на своего «крестника», Гермошку-Земелю, татя и мошенника, которого я самолично арестовывал в Москве полгода назад. А он, изволите ли видеть, по Хлынову разгуливает, хотя еще полтора года должен в тюрьме сидеть. И уши у него что-то на месте. А должно быть одно (да, гуманизмом здесь не страдали. И даже не наслаждались. Впрочем, спрашивать у Гермошки, как же так получилось, я не стал, а он меня попросту не заметил, прошел мимо. Благо, я как раз шел на постоялый двор с тюком «особой одежды» и попросту прикрыл лицо.
А вот чем Хлынов точно запомнился надолго так это купленными
Одно слово — веселый город…
Когда я представлял, как мы пересекаем Уральский хребет, представлялось почему-то высоченные каменные скалы до самого неба, через которые надо перебираться, перепрыгивая через бездонные провалы и взбираясь но отвесные склоны.
Реальность оказалась гораздо прозаичнее. Дорога вилась, поднимаясь и опускаясь ничуть не круче, чем на обычной трассе, вроде «Беларуси» или «Балтии», вдоль дороги поднимались максимум холмы, горы Урала синели то справа, то слева, не приближаясь и не отдаляясь, как будто играя с нами в догоняшки…
А потом Урал кончился. Началась Сибирь.
Казалось бы — ну как можно понять, что вот именно здесь пролегла граница? Оказывается — можно. Только здесь я понял, что меня отпускает. Все время, что мы ехали через Урал, меня не отпускало ощущение присутствия чего-то огромного, чего-то живого, не злого и не доброго — безразличного к копошению букашек на его спине, но определенно — живого.
Похоже, дух места есть не только у домов и лесов…
Если у этого постоялого двора тоже был дух места, то это был очень мрачный дух. Такой, знаете ли, сгорбленный, уродливый, одноглазый, похожий на Игоря — помощника доктора Франкенштейна.
Точно, именно такие ассоциации этот двор и вызывал — стоявший на вершине холма, чуть в отдалении от дороги, высокий, с острыми козырьками крыш, сложенный из потемневших, почти черных бревен, что, после ставших привычными золотых срубов Москвы, как-то настораживало. Этакий готический замок на древнерусский манер.
Хозяин постоялого двора носил заковыристое имечко Полихроний и выглядел под стать своему обиталищу. Бледный, с крючковатым носом, замотанный в какую-то хламиду, он не походил на вампира только потому, что моя фантазия наотрез отказалась представлять вампира с длинной бородой до самого пояса. Тут же предложив альтернативный вариант — злодей, который подсыпает в питье постояльцам сонное зелье, а потом режет их и из мяса делает котлеты с пирожками, а-ля Суинни Тодд.
В этом месте я понял, что моя фантазия уж слишком разыгралась. Я, в конце концов, не в детской сказке, где злодей должен выглядеть как злодей. В реальной жизни хозяин постоялого двора, режущий гостей, выглядел бы как добродушный
Так что мы спокойно остановились на ночлег в нашем первом постоялом дворе в Сибири.
Перекусили, чем бог послал, то есть холодным мясом с хлебом и терпким травяным чаем — бог был не очень щедр, после чего принялись готовиться ко сну.
Единственная проблема, которая возникла — нам предложили на пятерых две комнаты. И они обе были слишком малы для четверых. Я как-то уже привык размещаться по схеме «Один — четыре», четыре девчонки — в одной комнате, я один — в другой. А тут кого-то одного придется взять с собой… Кого-то одну. Девчонки, осознав это, столкнулись с дилеммой: с одной стороны, каждая была не против того, чтобы ночевать со мной, с другой — каждая этого боялась.
Гордием выступила тетя Анфия, заявив, что она, как моя ближайшая родственница, будет ночевать со мной. И точка.
Ах, да, я забыл упомянуть — кровать в каждой комнате была одна. И мне предстояло лечь с тетей в одну кровать. В одну кровать с женщиной. Меня это как-то, знаете ли, напрягало… Нет-нет, я, конечно, был в постели с женщинами, помните, я говорил, что у меня были девушки, две девушки — помните же, да? — но тут как-то…
Как оказалось — нервничал я совершенно напрасно. Тетя, хотя и попыталась подразнить меня словесно, но почти тут же широко зевнула и быстро уснула.
Я осторожно скользнул под одеяло, проклиная здешний обычай выделять одно одеяло на всех — насколько было бы проще, будь у нас с тетей РАЗНЫЕ одеяла! — и, чувствуя горячее тело, понял, что ночь мне предстоит тяжелая и бессонная, потому что уснуть в таких условиях я ТОЧНО не смогу.
С этой мыслью я и уснул. Тут же.
Глава 37
— Вставай… Вставай… Вставай…
Ну мааам… ну еще пять минуточек…
— Вставай… Вставай… Вставай…
Нет, на самом деле я помню, что мамы рядом нет. Она умерла, давно и в другом мире. Просто вспомнилась интернет-шутка. Но вставать действительно не хочется. Хочется спать. Так, как спал до этого, без снов, без мыслей, без чувств.
— Вставай… Вставай… Вставай…
Нет, ну какая настырная девчонка. Вот зачем я должен вставать? Здесь так хорошо, тепло и уютно, тетя Анфия прижалась ко мне горячей спиной, сверху — тяжелое одеяло, после долгой дороги по сырости и холоду — самое то.
Не буду вставать.
— Вставай… Вставай… Вставай…
Ну вот, теперь она еще и плачет. Мне, правда, не видно, я так и не открыл глаз, но уши-то я не закрывал. Ненавижу девичьи слезы. Сразу начинаешь чувствовать себя таким… мерзким… Девочки не должны плакать. Нет, когда это — слезы-манипуляция, тогда пусть рыдают хоть в три ручья. Помню, был случай, у нас в группе, одна девчонка подкатила ко мне, мол, ей трудно, ничего не получается, а если она задание не сделает — ей будет атата от преподавателя. А я точно знаю, что ничего для нее сложного в этом задании нет, ей просто лень, вот она и нашла себе ослика, который, по ее мнению, сейчас радостно ее выручит. Может, и выручил бы, но у меня у самого столько заданий было, что на ее хотелки времени ну никак не оставалось. Я и рявкнул, мол, сама делай. У девчонки сразу глаза расширились, а потом как налились слезами — на ее всхлипы даже наш староста обернулся. Отчитал меня за то, что нет у меня чувства взаимовыручки, и сам взялся за ее задание. А «несчастная» девочка слезки вытерла, и ускакала с подружками курить.