Подьячий Разбойного приказа
Шрифт:
— Что еще за предложение? — улыбка главаря как-то поблекла. Видимо, я вел себя ОЧЕНЬ нетипично, а все необычное — если не пугает, то настораживает.
— Босвы иохтите брудьё с устрека и ухандыриваете в воскарь, — вдруг вышла из-за моего плеча Аглашка. В своем сарафане, в кокошнике — и все с теми же мальчишескими ухватками, — Чон — пащина шибрый, но нетар-нетар, гида и оскесится. Шик из декана васамого только здю бунчит.
А?! В смысле… ЧТО?! Что это за глокая куздра?
— Карюка, ботва стельмошная? — судя по лицу, главарь был ошарашен не меньше меня. А судя по тому, что он заговорил
— Мас из гали Света-Крясника.
— Чон — не чон, — главарь ткнул в меня пальцем.
— Не чон. Нетар хлябе Света. Варзухал чон ховрея. Ионая мас из гали и осталась.
— Корьим чон шик скудрошен?
Аглашка тихонько прошептала краем рта:
— Викешенька, скажи Клаве, пусть огнем бросит.
— Клава, — лениво бросил я, изображая не пойми кого, но, судя по тому, что глумливые взгляды разбойников превратились в опасливые, меня представили кем-то серьезным и опасным.
От княжны вылетел файербол и ударил в крону дерева, росшего у дороги. Листья занялись трещащим пламенем.
— Масова кустра шикова. А корь чон сабан — посколди покантать. Масу масыге скудрошно.
Главарь с открытым ртом посмотрел на меня, на горящее дерево, на Клаву…
— Карьян — с дульясом, а кубасья — с трущевкой… — прошептал кто-то за его спиной.
— Прощения просим, — разбойник скинул колпак, — Не признал вас…
Он замялся, явно не зная, как меня назвать.
— Князь, — процедил я, не открывая рта. По спине пробежала горячая капля пота. Хорошо еще, что горячие капли больше ниоткуда не пробежали.
Бровь Главаря приподнялась:
— Из каких князей будете? — в его глазах возникло сомнение.
— Я не князь, — так же лениво произнес я, — Я — Князь.
Не знаю, насколько у меня получилось произнести заглавную букву — у Доктора Кто как-то получалось же! — но, судя по реакции шайки — получилось.
Они оказались настолько любезны, что даже оттащили дерево с дороги, и, постояв немного с краю, растворились среди деревьев.
Я шлепнул лошадь вожжами и мы покатили дальше. Пока место происшествия не скрылось за поворотом.
— Уф… Окульпашили, — Аглашка как-то обмякла, — В смысле — обманули. А то я чуть не описалась.
Глава 36
Есть на Волге веселый город Хлынов. Честно говоря, впервые об этом городе я услышал только здесь, на Руси, в нашем мире его почему-то не было. Впрочем, про Магазею я тоже не слышал. Может, Хлынов захирел и исчез, превратившись в небольшое сельцо, а может — его переименовали во времена СССР и забыли вернуть прежнее название. Не знаю, у меня по истории четверка была!
Почему Хлынов — веселый? Не знаю, наверное, история сказывается — основали его лихие ребята, новгородские пираты-ушкуйники. Ну а каким должен быть город, основанный пиратами? Разумеется, веселым, залихватским, плюющим на законность там, где она мешает жить. Мне Хлынов чем-то напомнил Одессу. Не настоящую — в настоящей я никогда не был, а Одессу фольклорную, Одессу, как ее все представляют, Одессу «Ликвидации» и «Мишки-Япончика». Так и казалось, что сейчас на шумных улочках Хлынова появится Давид Гоцман, в расстегнутом кафтане и сдвинутом на затылок колпаке, сплюнет
Хлынову повезло оказаться на самом пересечении торговых путей: через него шли и рыба с севера, и шкурки с северо-востока, и чай с юго-востока, и ткани с юга, по Волге, поэтому здесь можно было встретить и русских, и татар, и китайцев и вездесущих англичан…
Хм, англичан…
Я проводил взглядом одного такого англичанина, выделявшегося из русской толпы широкополой шляпой с перьями и загнутыми полями — русские такие не носили — шпагой вместо сабли и коротким, по сравнению с русскими кафтанами, камзолом ярко-алого цвета. Насколько я помню историю, где-то в это время в Британии должны распространиться пуритане, носящие черные одежды и не любящие роскошь. Но это — в нашей истории. Здесь пуритан не было, не было даже протестантов вообще, и англичане продолжали оставаться добрыми католиками.
— Аглаша, — повернулся я к своему гиду по Хлынову. Скоромошка чувствовала себя здесь, как рыба в воде, и с удовольствием рассказывала, где можно недорого и вкусно перекусить, где можно продать товар, который достался тебе совершенно случайно, где можно найти нелегальное оружие, а где — неприятности.
— А? — спросила та, с интересом к чему-то прислушивающаяся, аж уши шевелились.
— Где здесь одеждой торгуют?
— Так закупились же.
— Мне… особая одежда нужна.
— В Торговых рядах, — произнесла она, все еще вслушивающаяся во что-то мне неслышимое. Даже упустила случай съязвить, по своему обыкновению, что-нибудь, про мою одежду.
— Что там? — не выдержал я.
— Слышишь? — подняла Аглашка палец.
Я прислушался. Сначала ничего не слышал. Ну, ничего, кроме уличного шума. А потом в этот шум вплелась, как красная нить в канат, звонкая мелодия скрипки. Вернее, гудка, такой себе разновидности скрипки.
Кто-то играл на гудке лихую и веселую музычку, опять-таки вызывающую ассоциации с Одессой. Так и казалось, что сейчас зазвучит: «Купите бублички, горячи бублички, купите бублички, да поскорей!».
Меня вообще поначалу удивляла здешняя музыка — раньше я думал, что на Руси пели только протяжные и заунывные песни. Да фиг там был — быстрые и танцевальные мелодии здесь котировались нисколько не меньше. Скоморохи других и не играли…
Тьфу ты, скоморохи, точно. Аглашка услышала своих. Не свою ватагу, конечно, перебитую в Москве, а просто — скоморохов, расчувствовалась…
— Нет, ты послушай, как он играет! — воскликнула она.
Ну, что я говорил?
— Да это же просто ужас! Вообще играть не умеет! Сейчас я ему покажу!
И скоморошка тут же исчезла в толпе, только и успев крикнуть, что вернется на постоялый двор.
Никогда не понимал девушек, никогда…
Помимо всего остального Хлынов запомнился нам суматохой, которую устроила Аглашка на рыночной площади, затеяв, так сказать, гудок-баттл с местными скоморохами. Баттл чуть было не перерос в полноценную баталию, но эта чума вовремя сбежала. Довольная собой, как сытый питон.